— Мы не переезжали через реку Селезень, — вздохнул Горан. — Только через Мамилов ручей — и то под конец пути. А реки не было. Видимо, нас везли по другим дорогам. И более чем кружным путём.
— Что ж вы позволили водить себя за нос? — процедил пан Кшиштоф с язвительной жалостью.
— У нас не было рычагов влияния на ситуацию, — пожал плечами Горан, — водитель бронетранспортёра подчинялся не нам.
— Я вижу, ситуацию полностью контролировали русские, — с этим обвинительным тоном пану Щепаньски к русским бы и обратиться, — я вижу, вы с братом стали пешками в их игре! И мне даже удивительно, — в голосе пана зазвенела свежая ненависть, — как они не заставили глупо погибнуть вас обоих. «Подложить свинью» — кажется, так выражаются эти русские?
— Да, у них есть такое выражение, — подтвердил Горан, — однако…
— Однако, русские подложили свинью и самим себе? — злобно осклабился профессор. — Не уберегли своего капитана? Да, меня это утешает. Вот только боюсь, не ваша с Зораном в том заслуга.
Нелегко разговаривать с человеком, который уверен, что всё заранее понял. Пана Кшиштофа так и распирало самодовольство от полноты информированности, которую — между прочим — сам Горан и обеспечил, когда украдкой звонил Грдличке и надиктовывал монологи о случившемся, не слыша ничего в ответ (из-за сломанной гарнитуры).
А вот теперь профессор Щепаньски готов слышать одного себя. И Горану, как обычно, трудно ему возражать. Но возразить нужно:
— Простите, пан профессор, всё было не совсем так…
Щепаньски от неожиданности замолчал, причём впился в переносицу Горана не сулящим ничего доброго взглядом. Мол, говори, если смелый.
— То есть, разведку нам они затруднили, это так, — немного сдал назад Бегич, — но со свиньёй вышла чистая случайность…
— Чистых случайностей не бывает, пора бы вам знать, — перебил пан Кшиштоф и снова замолчал.
— Свинью не «подкладывали»! — твёрдо сказал Горан. — Напротив, капитан Багров получил своё ранение, пытаясь спасти Зорана. Если бы не капитан, моего брата бы уже не стало. Для меня это очень важно, извините.
— А для меня важно выполнение вами обязанностей, — жёстко выплюнул профессор Щепаньски.
— Если я вам и правда ещё нужен, — с болью произнёс Горан, — то моего брата необходимо спасти. Чечич говорил, где-то в мутантском ареале действует операционная «Евролэб». Нам необходимо туда вовремя добраться. Счёт времени идёт на часы и минуты. Прошу вас, прикажите собирать палатки.
Не всё, но хоть что-то в словах Бегича профессору понравилось. Польстил глагол «прикажите». Он подтвердил щепетильному пану его власть определять, когда именно собирать палатки.
— Добже, — пробормотал пан Кшиштоф и вскричал. — Эй, пан Йозеф! Позови-ка ко мне Соплю и этого, как его — пана Чечича. — и доверительным тоном объяснил Горану Бегичу. — Пусть они вместе определят, где находится эта самая операционная и как туда побыстрее добраться.
Вокруг раненых шла суета. Солдаты, что прибыли с ними, с лихорадочной быстротой устроили их на кариматах с густыми бурыми пятнами: капитана уложили, а учёного поддерживали в позе сидя с нелепо запрокинутой головой. Свой импульс к движению они передали и тем военным, что более суток расслабленно простояли лагерем в берёзовой роще.
— Так чего ждём? — забеспокоился Рябинович. — Я так понял, скорей собираем палатки?
— Погоди! Будет приказ — сразу соберём, — одёрнул его Шутов.
— Так трёхсотые же — вон какие тяжёлые! Их еле досюда довезли.
— А ты подготовься, — посоветовал Седых, — чтобы побыстрее собраться, как дадут приказ. Чтобы как только, так сразу.
Вроде и разумный совет, а всё же мимо: жутковатое ощущение неоправданной фатальной заминки так и повисло над группой солдат. Его прочувствовал не только Веселин Панайотов, но и кое-кто из его коллег.
— Словно тень от гигантской гильотины пала на циферблат солнечных часов, — молвил вполголоса Карел Мантл, большой эстет и любитель неоправданно сложных поэтических метафор.
Ничего себе комментарий! По ком плачет гильотина, это ещё вопрос, чуть не вырвалось у Веселина, но — сдержался. Ни к чему пустые перепалки, тем более — Мантл явно не хотел сказать дурного. Просто он странненький.
А пауза длилась. Раненые в полной отключке ждали решения своей участи, которая зависела от доброй воли и согласия двух начальников. К одному из них побежал отчитываться невредимый словенец Бегич, к другому — ефрейтор Погодин, доселе известный как башенный стрелок БТРа, но непостижимым образом преображённый в главного по медицине (ну да русским не в новинку такие внезапные трансформации).
Пока непостижимый Погодин в сторонке держал ответ перед полковником Снеговым и двумя капитанами, а невредимый Бегич в другой сторонке — перед профессором Щепаньски, солдаты из БТРов более раннего прибытия тоже, как могли, разживались информацией.
Нефёдовские — выпытывали у Мамедова с Хрусталёвым подробности боя со свиньёй и последующих блужданий БТРа, но слушали невнимательно. Ведь то — о прошлом, а что-то делать надо прямо сейчас. Суздальцевские — те в волнении толпились у двоих несчастных, убеждались, насколько они
