Денис замялся. Лгать он не умел, а правда была неутешительная. Подумал и ответил уклончиво:
– Спасибо… Медленно очень. Хочется хорошо сделать, а – трудно.
Послышался легкий шлепок разжимаемых губ и глубокий вздох – Сталин, видимо, курил.
– Почему – трудно?
– Не знаю, товарищ Сталин. Нашел новые материалы… Пока изучал их… Потом сделал несколько вариантов и – порвал, не понравилось… Теперь вот припоминаю все, что вы говорили о Грозном («Ах, зачем это я сказал? – с досадой подумал он, – словно в чем оправдываюсь или заискиваю»).
– Да ведь я – что ж? – снова медленно заговорил Сталин, и Денису показалось, что Сталин словно бы улыбнулся. – Я только хотел помочь вам разобраться в том, чего вы, видимо, недопонимали… И не столько в Грозном, сколько в ходе самой истории. Роль опричнины вами совершенно неправильно понималась. И еще раз напомню вам, что в борьбе с боярами без опричнины Грозный не мог обойтись, и учреждение опричнины – исторически оправдано…
Сталин опять затянулся и снова выдохнул дым. Наступило молчание.
Бушуеву надо было что-то сказать на замечание Сталина – он чувствовал это, но не знал – что, и молчал. Молчал и Сталин. Становилось неловко.
– А что сын? – вдруг осведомился Сталин.
– Спасибо. Здоров. Вырос. Здесь ведь, на Волге-то, хорошо… – И подумал: «Не забыл ведь про сына-то! Я, кажется, об Алешке лишь вскользь упомянул в Кремле. Впрочем, опять, наверно, эта деланная внимательность…»
– Это хорошо, что здоров. Нам нужно сильное, здоровое поколение… Сколько лет Алеше?
– Скоро три будет, в феврале.
– Ну, вот что, товарищ Бушуев… Вы – один из лучших поэтов страны, и ответственность на вас лежит огромная, – снова заговорил Сталин, резко меняя и тему и тон разговора. Эту его манеру – неожиданно менять тему – Денис приметил еще при первом свидании; и всегда при таких «сменах» испытывал странное чувство, похожее на чувство, которое испытывает человек, вдруг услышавший свист снаряда и напряженно ожидающий – где же этот снаряд разорвется?
– …Ваш талант нам так же нужен, как труд шахтера, как труд ученого, – продолжал Сталин. – Только надо всегда помнить разницу между буржуазным художником и советским. Буржуазный художник, как слепой котенок, тычется то в одну проблему, то в другую, копается в искалеченных душонках и выдает свою стряпню за откровения…
Денис напряженно вслушивался, пытаясь уловить то неуловимо-недосказанное, что, ему казалось, он не до конца уловил при их первой беседе и что – он чувствовал – надо было во что бы то ни стало уловить теперь.
– …Перед советским же художником – прямая и ясная задача: помогать всеми силами строительству социализма, – звучал в мембране ровный, уверенно-спокойный голос. – Для этого надо, прежде всего, глубоко прочувствовать смысл той великой перестройки мира, что задумана Марксом, а нами, большевиками, осуществляется.
Он помолчал, приглушенно кашлянул и вдруг спросил:
– Вы в партию-то думаете вступать?
Бушуев слегка растерялся: опять этот резкий переход!
– Я как-то еще не задумывался над этим, товарищ Сталин, – помолчав, ответил Денис.
Сталин ничего не сказал на это.
– Ну, Денис Ананьич, работайте, пишите. Если в чем затруднения или нужда будут – сообщите мне… Желаю успеха. И надеюсь в будущем году поздравить вас как дважды лауреата Сталинской премии…
– Спасибо…
– А теперь простите: у меня дела. Будьте здоровы, товарищ Бушуев.
– До свиданья, товарищ Сталин.
Денис подождал несколько секунд: не добавит ли чего Сталин – нет, не добавил. И положил трубку.
В дверях стоял, как изваяние, Ананий Северьяныч, с открытым ртом и скривившейся на сторону бородкой. Животом – на лестнице, головой – на пороге лежал Гриша Банный и одним глазом выглядывал из-под шапки-кубанки. Чуть слышно было сквозь внизу прикрытую дверь, как Ульяновна унимала раскапризничавшегося Алешу.
Денис отвернулся, положил вытянутые руки на письменный стол и низко склонил голову. И опять, как-то без всякой связи с ходом мыслей, вспомнил: «Существовали ли таланты, воспевавшие негодяев?»
Вечером Ананий Северьяныч, облачившись в добротный романовский полушубок и новехонькие валенки-чёсанки, ходил по селу из дома в дом и рассказывал о том, что Денис целый день разговаривал со Сталиным по телефону и что Сталин раз десять справлялся у Дениса: «А что, мол, как Ананий Северьяныч? Не хочет ли Ананий Северьяныч побывать у Сталина в гостях и отведать стерляжьей ухи?»
Рассказывал – и угощал односельчан шикарными папиросами «Казбек».
