бессмысленно глядя не на Дмитрия, а на пол.
Дмитрий же бесконечно обрадовался Грише – единственному человеку в мире, кто еще остался возле него.
– Гриша!.. Друг милый!.. Вот хорошо, что ты пришел…
Гриша Банный плотнее занавесил окно, зажег семилинейную керосиновую лампу, подбросил углей в печку и сообщил, что угли дают гораздо больше тепла, чем дрова.
Дмитрий быстро и охотно согласился с ним – убогонькие сентенции Гриши звучали для него теперь музыкой, и он готов был слушать Гришины изречения хоть до утра. Он привстал и потянулся за кисетом с махоркой, что позабыл на столе.
Только тут Гриша заметил, что с Дмитрием что-то неладно.
– Вы хромаете? – спросил он, подавая Дмитрию кисет.
– Да, Гриша… Ранен… Подстрелили меня, брат, как куропатку.
– Это плохо, – заметил Гриша, округляя белесые глаза.
– Очень, брат, плохо… Ну, вот что: расскажи – Ольга Николаевна с мужем в Москве?
– Нет-с, Денис Ананьич здесь… А Ольга Николаевна действительно – в Москве-с…
– Денис здесь? – обрадовался было Дмитрий, привставая на койке, но тут же скис: «А что он мне?» – горько подумал он. – Гриша, ты, смотри, конечно, Денису ни гу-гу…
– Ни гу-гу? – переспросил Гриша, присаживаясь на корточки перед печкой.
– Конечно.
– Вы – поели? Я вам тут все оставил на всякий случай…
– Да, поел… Скажи мне, пожалуйста: с каких это пор ты стал ждать меня?.. Ведь ты ждал меня, Гриша?
– Ждал-с… И знал непременно, что вы придете, ибо симптомы-с плачевные вдруг появились, как красная сыпь при цинге…
Дмитрий насторожился.
– Какие, Гриша?
– Неделю назад вас искали-с у Дениса Ананьича в доме… И не только здесь, в Отважном, с вашего позволения, – а и в Москве, у Ольги Николаевны… Это я совсем случайно, доложу я вам, узнал… Так, краем уха слышал телефонный разговор Дениса Ананьича с Ольгой Николаевной-с… Между прочим, вы соленые арбузы когда-нибудь ели?
«Надо уходит из Отважного, – подумал Дмитрий, – и уходить немедленно, пока не арестовали Ольгу и Дениса… Боже, какой я негодяй, что втравил их в свои дела… Не надо мне было вообще после побега видаться с Ольгой. Ах, какой я негодный эгоист… Какой я, в сущности, подлый негодяй…»
И, продолжая мысленно ругать себя, Дмитрий брезгливо сморщился и закрыл глаза. Прошло минут пять в молчании.
– Гриша… – тихо позвал Дмитрий.
– Что-с?.. – так же тихо отозвался Гриша Банный, прислушиваясь к шуму метели.
– Вот что, Гриша… Мне, брат, надо уходить из Отважного.
– Некуда… к сожалению-с… – потупясь, тихо ответил Гриша.
Дмитрий даже привстал от неожиданности, и что-то похожее на бешенство вдруг охватило его.
– Да ты что за пророк такой? – крикнул он, теряя осторожность. – Откуда это ты знаешь, что мне некуда бежать?.. Ты кто? Кто ты такой?
Гриша молчал. И не проявил ни малейшего испуга.
Минуту Дмитрий бешено, с ненавистью глядел на Гришу, ему вдруг показалось, что своим ответом Гриша, не ведая того, как бы подписал ему смертный приговор… Он скрипнул зубами и с размаху опрокинулся на спину.
Оба долго молчали.
– Верно… твоя правда… – тихо проговорил Дмитрий, смотря на потолок остановившимся, стеклянным взглядом, – бежать мне больше некуда… И остается только мужественно принять смерть… Некуда… Крепкое и выразительное, брат, словцо…
И вспомнил: «Понимаете ли, понимаете ли вы, милостивый государь, что значит, когда уже некуда больше идти?»
– Гриша, я погибну?..
Гриша молчал.
– Отвечай, что ль… Я погибну?
– Вероятно… – еле слышно ответил Гриша и, помолчав, добавил: – Вас может спасти только Денис Ананьич.
– Это еще что за новости?.. – удивился Дмитрий. – Каким это образом?..
– Он, доложу я вам, все может… Я верю в Дениса Ананьевича… Он – может.
– Чушь!.. чушь ты городишь, Гриша, – досадливо отмахнулся Дмитрий. – А если ты проболтаешься Бушуеву, что я – здесь, то я тебя зарежу. Так и знай.
