заметил:
– Да был ли у нас период хоть относительной свободы-то, Дмитрий?
– Был. К сожалению, всего лишь восемь месяцев. Я имею в виду демократический период после февральской революции.
– Это при Керенском?
– Да, при нем… И я тебе скажу откровенно, если бы не Октябрьская революция, то, кто знает, где бы сейчас была Россия. Очень может быть, что она уже давным-давно шла бы в ногу с Америкой. Что же касается до человеческих жизней, то уж, во всяком случае, десятки миллионов жизней были бы сохранены.
– А нельзя ли было обойтись и без Февральской, и без Октябрьской революций? – простодушно спросил Денис.
– Нет, нельзя, – твердо и убежденно ответил Дмитрий. – По крайней мере, без первой. Россия тогда зашла в тупик.
– Ты мечтаешь о демократическом строе у нас? – спросил Денис.
– Я ни о чем не мечтаю… – тихо и грустно сказал Дмитрий. – Ты меня спросил, я тебе ответил.
И после некоторого раздумья добавил:
– Нет, демократия у нас вряд ли возможна. Горло друг другу перегрызем, при многопартийности-то… Да и слабого в демократическом строе до чёрта.
– Ну, хорошо, – не унимался Денис. – Как же ты себе представляешь будущее страны в случае падения советской власти?
– По совести говоря – туманно… – сознался Дмитрий. – Думаю, однако, что какой бы строй ни установился, все-таки он будет лучше сталинского. Поэтому прежде всего надо думать о свержении советской власти. А там, конечно, судьбу страны надо передать в народные руки. Пусть народ выбирает, как ему лучше жить… Знаю одно: жизнь под советской властью оставит следы, с этим надо будет считаться, и мечтателям от многого придется отказаться в будущем: от возрождения крупной частной собственности, помещичьих усадеб, от платных больниц и еще от многого и многого.
Денис негромко рассмеялся.
– Ты что? – удивился Дмитрий.
– С каким бы удовольствием отважинцы давным-давно разнесли мою усадьбу, если бы не страх…
Дмитрий тоже рассмеялся.
– Ну, выпьем, что ли, сталинский помещик? – предложил он.
Разговор, как всегда, затянулся до утра. Денис плохо разбирался в политике, и многое из того, о чем говорил Дмитрий, было для него ново и интересно. Но многое и ускользало. Одно он подметил сразу: у Дмитрия не было ни определенных политических взглядов, ни ясного мировоззрения.
Спустя дня два, к вечеру, Денис тихо шел вдоль села, похрустывая снегом под валенками. Над бескрестной церковью висел зеленый рог месяца. Было тепло и тихо.
У колодца, возле дома Колосовых, стоял дед Северьян и поджидал внука – заметил Дениса еще издали. Денис подошел. Старик молча, долго и строго смотрел на внука, потом негромко осведомился:
– Все бродишь?
– Брожу, дедушка…
Старик присел на колодезный сруб, скрестил на коленях руки и посмотрел на свои корявые, сильные пальцы – он был без рукавиц.
– Покоя, что ль, не находишь?
– Нет… – тихо ответил Денис и присел возле старика.
– Как же дальше жить думаешь? – поинтересовался старик.
Денис молчал.
– Как, говорю, жить думаешь? – строго и громко переспросил дед Северьян.
– Не знаю…
– А кто же за тебя знает?
Денис стряхнул перчаткой снег с валенка и ничего не ответил.
Старик встал.
– Вот что, Денис… Весна придет, и иди-ка ты, брат, на пароход. Лоцман из тебя хороший. Иди, брат. Ведь душа-то твоя мается отчего? Оттого, что со стези своей сбился. Да так сбился, что аж на сатанинскую тропу вышел… Иди, брат, на свою стезю. Иди, пока не поздно.
Денис вяло и недоверчиво взглянул на деда.
– Не поздно?.. – как эхо, переспросил он.
– К благому делу никогда не поздно возвращаться… – уверенно сказал дед Северьян. – Подумай, и – с Богом – по весне назад, на Волгу…
Проходя мимо дома Белецких, Денис услышал звуки рояля. «Варя приехала», – обрадованно подумал он и круто свернул на тропинку к дому. От тоски и скуки ему было все равно – с кем быть, лишь бы не быть одному, не оставаться наедине со своими мыслями.
