комнаты Вари и Жени, громко и тяжело закашлял Квиринг – его последнее время одолевали приступы болезненного кашля. Потом послышался стук отодвигаемого стула – он, видимо, еще не спал.
И это как-то сразу отрезвило и Варю, и Дениса. Он встал и подошел к окну. И стал там, спиной к ней. Она поднялась, поправила волосы.
Обоим было мучительно неловко.
– Варя… давайте дадим друг другу слово, что никогда ничего подобного не повторится… – тихо попросил Денис.
Варя со злобой подумала, что он и в эту минуту непременно думает об Ольге, и, удивляясь на свою смелость, спокойно и твердо сказала:
– Я вам такого слова дать не могу. И вот почему: я вас по-прежнему люблю, как любила и раньше.
И, помолчав, добавила:
– Да ведь вы это, впрочем, и без меня знаете.
В дверях столовой показался в халате и туфлях Митрофан Вильгельмович.
– А вы еще все не спите? – зевая, спросил он. – И мне, по совести говоря, что-то не спится… Денис Ананьевич, может, того… еще партию сыграем?..
Сразу после отъезда Вари в Отважное, отъезд которой показался Илье Ильичу Кострецову подозрительным, Илья Ильич позвонил Бушуевым под каким-то предлогом: так оно и оказалось – Денис был тоже в Отважном. Узнав, что Варя уже там, потерявшая самообладание Ольга накричала на Илью Ильича:
– Неужели вы не видите, что они нас с вами обманывают?..
И принялась звонить на вокзал, чтобы узнать расписание поездов на Кострому.
На другой день она была уже у Дениса.
Объяснение было бурным, диким: Ольга окончательно перестала владеть собой и, плача, выкрикивала какие-то страшные, оскорбительные слова в лицо Денису, не выбирая их и не желая подбирать. Это случилось сразу же после того, как Денис рассказал ей самым подробным образом все, что произошло у него с Варей.
Когда первая буря гнева и боли улеглась, Ольга про себя отметила, с бешеным порывом радости, что все-таки дальше поцелуя дело не пошло и Денис не изменил ей. А это, в конце концов, было самым главным. Денису же она верила и знала, что если бы он изменил ей, то непременно бы сказал об этом.
Узнав же, что ко всему еще Денис начал тут в одиночестве пить, и пить серьезно, а поэма лежит нетронутая, Ольга совсем расстроилась и призналась вечером, готовясь ко сну:
– Боже мой, сколько мне с тобой – горя и волнений… И потом: ведь я тебя не раз предупреждала, что у твоей Варьки совершенно определенная цель – подлая и низкая… Да и ты хорош! Идешь к ней, зная, что она одна… И – пьяный. Вино, между прочим, ужасно подымает чувственность.
В слепой ненависти к Варе, Ольга не обратила ни малейшего внимания на то, что из рассказа Дениса следовало бы сделать вывод, что вся вина лежит на нем одном – так уж он построил свой рассказ.
Денис вздыхал, разводил руками и не противоречил жене – он был очень рад, что так относительно благополучно кончилась вся эта история.
Сгоряча Ольга хотела было непременно идти к Варе объясняться, но поняла, что как раз этого-то и не надо делать, так как ненавистный враг ее, пользуясь случаем, мог и поиздеваться над нею и высмеять ее.
Перед такой бедой, как измена Дениса, все остальные беды казались ей ничтожными и жалкими, поэтому в первые часы приезда она даже и не вспомнила ни об обысках, ни о Дмитрии. Денис же исполнил просьбу Дмитрия и ничего не сказал Ольге Николаевне, что видится с Дмитрием.
Решив, что Денис тут, в одиночестве, окончательно сопьется, или, что еще хуже – подкатится к нему «новая Варька», Ольга настояла на немедленном отъезде в Москву, ссылаясь на то, что на днях Денису предстоит читать в Колонном зале Дома Союзов.
Бушуеву очень не хотелось уезжать из Отважного в такое тревожное для Дмитрия время. И он про себя решил, что сразу после вечера в Доме Союзов он непременно вернется к Дмитрию. Грише Банному он строго-настрого наказал смотреть и ухаживать за Дмитрием по-прежнему.
По совершенно случайному совпадению, в Костроме, на вокзале, они столкнулись с Варей. Остолбенев от негодования и бешенства в первую минуту, Ольга пришла в такое откровенное отчаяние, что чуть не разрыдалась на глазах у соперницы. Но быстро взяла себя в руки – так, как она умела это делать в тяжелые и решительные минуты, – и, бросив на ходу: «Негодная!..» – потащила Дениса на перрон, в чем еще совсем не было надобности.
Арсений Георгиевич Берг, один из заместителей Наркома внутренних дел и начальник особого отдела, маленький, толстый и кривоногий человечек, с большой круглой головой и с небольшими английскими усами под рыхлым носом, приехал на работу, как всегда, к девяти утра.
Выйдя из машины на Лубянской площади у здания своего наркомата, Арсений Георгиевич проковылял мимо застывших, как изваяния, часовых, прошел в вестибюль, поднялся в лифте на третий этаж вошел в свой кабинет и сразу же потребовал начальника оперативной части – полковника Мезенцева.
– Что нового? – коротко осведомился он у вошедшего высокого и красивого полковника в новехонькой, с иголочки, форме.
Мезенцев понял, что вопрос относился к делу Дмитрия Воейкова, безуспешными поисками которого занималась и оперативная часть и спецотдел.
