шло – красота ее как-то особенно расцвела за последнее время. И это Денис, смотря на нее, отметил, но не с радостью, а – с болью и тоской.
Тысячами разноцветных огней сверкали хрустальные люстры. Белые, стройные колонны по бокам огромного зала выстроились, как могучие каменные часовые.
Конферансье взбежал на эстраду; развязно, мастерски взбежал.
– Писатель-орденоносец, лауреат Сталинской премии… – он сделал выразительную паузу.
– …Денис Бушуев! – артистически выкрикнул он и, показывая стозубовый рот в заученной улыбке, почему-то поднял вверх руки. Второе слово – «Бушуев» – уже утонуло в громе аплодисментов.
Взойдя на эстраду, с застывшими, как лед, глазами, высокий и стройный, Денис Бушуев остановился и слегка огляделся. Сотни белых пятен лиц зрителей обратились к нему – из партера и с хор, что шли по-за колоннами, высоко наверху.
Аплодисменты, с появлением на эстраде Дениса, загремели еще дружнее и еще оглушительнее. Денис скосил глаза на край пятого ряда – там сидела Ольга. Он мгновенно заметил ее; смешно морща нос, она улыбалась ему и мотала головой, что надо было переводить так: «Смотри же, читай хорошо». И – еще: «Мучительно люблю тебя, мучительно…»
Еще в то время, когда шла программа 1-го отделения, и позже – в антракте, Ольга не переставая шарила глазами по публике, отыскивая Варю, и, убедившись в том, что соперницы в зале нет, – успокоилась.
Вдруг Бушуев увидел на другом конце пятого ряда возле колонны чьи-то глаза, холодные и внимательные. «Берг! – сразу вспомнил Денис. – Он, точно… Берг». Они встретились взглядами, и Бушуеву показалось, что Берг чуть, одними губами, усмехнулся. Вот он повернулся и что-то стал быстро говорить соседу, сверкая золотом зубов.
Бушуев отвернулся. Он по-прежнему молча стоял, пережидая гремевшие аплодисменты – русский народ щедр на аплодисменты, да кроме того – многие в зале были искренними и горячими поклонниками Дениса Бушуева.
Впереди и чуть слева от Бушуева стоял микрофон – вечер транслировали по радио. Когда аплодисменты стали стихать, Бушуев, часто и много читавший с эстрады, заметил, что микрофон находится слишком далеко. Он подвинулся ближе, решительно ступив несколько шагов.
К нему подошел конферансье и шепнул: «С чего начнете, товарищ Бушуев?» Денис сказал. Конферансье выпрямился:
– Сцена смерти партизана Семенова из поэмы «Матрос Хомяков»!.. – громко и выразительно сказал конферансье в наступившей тишине и, бесшумно ступая черными лакированными ботинками, пошел за кулисы.
Денис Бушуев читал предпоследним во втором отделении. До него, в первом отделении, читали Александр Шаров, Маргарита Крылова, Борис Густомесов и другие. Успех был у всех сравнительно одинаковый – публика принимала выступавших хорошо и дружно. Не повезло лишь Борису Евгеньевичу Густомесову, плохо читавшему, потому что Денис Бушуев испортил ему настроение перед началом. Усадив Ольгу, еще до начала первого отделения, Денис Бушуев сразу же ушел за кулисы, в знаменитый Круглый зал, где собираются выступающие, и больше уже не выходил в зрительный зал, знал – «будут пялить глаза», а он этого терпеть не мог. Тут, в Круглом зале, он впервые за много лет столкнулся с Борисом Густомесовым, который боялся его и старался не попадаться на глаза Денису. Столкнулись они лицом к лицу. Густомесов хотел было сделать вид, что не узнал Дениса, но Денис крепко схватил его за руку повыше локтя, насильно остановил его и спросил, зло усмехнувшись: «Ну, кого еще изнасиловали за это время?..» Красивое лицо Бориса Евгеньевича мгновенно стало меловым. Он попробовал было вырваться, но – куда тут – сила у Дениса была страшная. «И вот что еще, – продолжал Денис уже строго и серьезно, – вы бы хоть сыном-то поинтересовались, что ли…» И, выпуская руку Густомесова, уже тихо и примирительно сказал: «А мальчик чудный… И с моим Алешкой они молочные братья – выкормила их Финочка молодцами».
Читал Денис на этот раз на редкость хорошо. Он вообще хорошо читал, но в этот вечер как-то особенно ярко. Он доносил до слушателей каждое слово. Голос его звучал сильно и выразительно, гулко разносясь по залу.
Сцена смерти партизана Семенова из поэмы «Матрос Хомяков» занимала в чтении восемь минут – время для эстрадного чтения большое. Но за все эти восемь минут публика не шелохнулась, напряженно вслушиваясь в то, что читал Денис. Ольга вначале беспокойно следила то за мужем, то за публикой, за ее реакцией, потом успокоилась, поняла – успех обеспечен. Влюбленно глядя на Дениса, стоявшего в трех шагах от рампы, огромного и сильного, облитого ярким светом рампы и люстр, она огорчалась только одним – великолепный темный костюм мужа можно было бы и получше погладить.
Денис кончил читать. Грохнули аплодисменты. Какая-то девушка в ситцевом платье подбежала к рампе и бросила на эстраду записку, другая, с балкона, – цветок.
– Паршивки!.. – злобно вырвалось у Ольги.
– Что такое? – переспросила соседка, поджарая старушка старорежимного вида.
– Ничего… это я так… про себя… – смутилась Ольга и слегка покраснела.
Но тут же заметила, что Денис не поднял ни записки, ни цветка, поднял их подбежавший конферансье. Денис же по-прежнему стоял и, казалось, не замечал никого кругом и, чуть хмурясь, всматривался во что-то только ему видимое. Раньше на аплодисменты он невольно и простодушно отвечал публике легкой, славной и скромной улыбкой. И эту его слегка сконфуженную улыбку Ольга очень любила. «Да ну же, улыбнись, медведь мой…» – мысленно подстрекала она мужа.
