– В Татарскую слободу.
– Там, кажется, когда-то жила Манефа? – сорвалось у Ольги. Она быстро наклонилась и стала вытирать мокрые ноги.
Денис ничего не ответил.
– Пожалуйста, отвернитесь, я переоденусь… – попросила Ольга.
Денис отошел и присел на нос лодки, спиной к Ольге. Она подошла к кустам тальника, где лежало ее платье и сандалии, и стала снимать купальный костюм. Бушуев невольно прислушивался к легкому шороху, когда она снимала купальный костюм, и сознание, что она всего в нескольких шагах от него стоит обнаженная, волновало.
– Между прочим, Аркадий Иванович уехал вчера в Москву, – сообщила она.
– Почему? – быстро спросил Денис через плечо, и в голосе его послышалась плохо скрытая радость.
Она закусила губу и почувствовала, как сильно, радостно и неровно забилось сердце.
– Так… по делам… – как можно спокойнее ответила она, надевая платье.
– Но ведь, кажется, отпуск у него еще не кончился?
– Нет… Впрочем, все это меня мало интересует… Можете повернуться, я уже переоделась.
У Дениса затуманилась голова. Это был уже вызов, и откровенный – эти ее слова об Аркадии Ивановиче. Он повернулся. Ольга, присев на камень, надевала сандалии, рукой стряхивала с босых ног приставший песок.
– Почему же… почему же это вас мало интересует? – глухо спросил он.
– Так… – уклончиво ответила Ольга, и снова чувство радости охватило ее. – Не будем лучше об этом говорить… Вы проводите меня?
Тропинка была узкая, Ольга шла впереди, Денис – следом за нею. Шли молча, изредка обмениваясь какими-то незначительными замечаниями. Поднявшись в гору, они подошли к обрубу, к тому самому обрубу, на котором Денис избил когда-то Густомесова, изнасиловавшего Финочку. Отсюда, с горы, открывался удивительно красивый вид на залитые лунным светом Волгу и Заволжье. С минуту они стояли молча и смотрели на реку.
– Присядем… – предложила Ольга.
Они взошли на обруб и сели на старую, замшелую скамью.
– Как долго вы еще пробудете в Отважном? – спросил Бушуев.
– Право, не знаю. Хотелось бы подольше побыть – мне здесь так хорошо. Вот скоро Танечка с Еленой Михайловной приедут… А Белецкие ждут Варю… – негромко сообщила Ольга, не глядя на Дениса. – Кстати, Варя очень похожа на Женю?
– Нет, не очень. Варя красивее Жени, – простодушно ответил Денис.
Ольга мельком взглянула на него, глаза ее зло сверкнули, – он не видел этого взгляда; склонив голову, чертил что-то прутиком на песке.
– Между прочим, вы человек не тонкий… – тихо сказала Ольга, все также искоса и злобно поглядывая на него.
Бушуев удивленно и чуть испуганно взглянул на нее.
– Да… да… не тонкий… – настойчиво повторила Ольга и встала. – Грубый… Я это еще в больнице заметила, при первой нашей встрече.
– Куда вы? – удивился он, окончательно сбитый с толку, тоже поднимаясь и тревожно глядя на нее.
– Пора. Я спать хочу, – резко сказала Ольга.
– Посидим еще, Ольга Николаевна…
– Нет.
– Я вас чем-нибудь рассердил? – тихо спросил Денис, прямо смотря ей в глаза. И в глазах ее, влажных и страстных, он мгновенно прочел то, что ему сразу же объяснило, что именно рассердило Ольгу.
– Ольга Николаевна…
– Что? – почти шепотом спросила она и еще тише повторила: – Что?..
Оба как бы насторожились, и оба ждали чего-то друг от друга. И вдруг, тряхнув головой, как бы отбрасывая ненужные мысли, она спокойно, с оттенком некоторой суровости, сказала:
– Спокойной ночи.
И, повернувшись, неторопливо пошла к дому.
Поздний вечер. Дует верховый ветер. Шумят в саду деревья. В бушуевском доме еще не спят. Денис сидит у себя наверху и пишет. Керосиновая лампа «Молния» под зеленым абажуром стоит на краю большого стола, бросая причудливые тени на стены, на шкапы с книгами, на потолок, выкрашенный масляной краской.
Внизу, в большой комнате расположились домочадцы. Ульяновна вязала внуку носки, Ананий Северьяныч стругал грабельки. За последнее время у него еще сильнее стала чесаться спина, и он решил приспособить для чесания специальные грабельки.
– Так оно, стало быть с конца на конец, сподручней чесаться будет, – объяснял он Ульяновне.
– Выдумываешь ты, старик, сам не знаешь что… С жиру бесишься, – качала головой Ульяновна.
