котором находились корпуса и дивизии 69-й армии.
Наконец, подполковник Матов имел основание подозревать, что маршал Василевский, зная неуступчивый характер своего подчиненного, специально отправляет его хотя и на важный участок непрекращающегося ни днем, ни ночью сражения, но и не на самый главный. И это, скорее всего, потому, что Матов уже высказывал свои соображения в штабе армии, а на имя начальника штаба генерала Иванова подал докладную записку, так что и высказывания, и записка, судя по всему, дошли до маршала Василевского и в особый восторг его не привели. Еще Матов знал, что далеко не все его доклады с места событий доходили до генерала Угланова, теряясь в ворохе других докладов, из которых кто-то отбирал лишь то, что полагал необходимым подать наверх, то есть самому Сталину.
Правда, в системе подачи информации критические доклады порученцев Генштаба к решительной перестройке в руководящих кругах этого важнейшего органа не привели, но постепенно кое-что все-таки менялось, менялось со скрипом, иногда не в лучшую сторону.
С тяжелым сердцем ехал подполковник Матов к месту своего назначения. Конечно, он сегодня же отправит генералу Угланову свои соображения, и это, пожалуй, все, что он сможет сделать. Все остальное — потом, вслед за этим. Если, конечно, он не ошибается в своих оценках и прогнозах. Ведь не зря же говорят, что сверху виднее. Может, оно так и есть? А он лишь зря мутит воду?
«Нет, не зря!» — одернул себя Матов, заметив, что впереди что-то двигалось в облаках пыли, а что именно, не разберешь. Однако вынырнувшая из облаков «рама» сбросила вниз дымящие фиолетовым цветом шашки, обозначая тем самым, что движутся танки противника, то есть наши танки, и тут же снова нырнула в облака.
«Начинается», — подумал Матов с досадой на немецкую пунктуальность и нашу нераспорядительность. И точно: почти тотчас же ударила немецкая артиллерия, в низком небе протянули серые хвосты реактивные снаряды, и в облаке пыли стали взметаться гигантские кусты разрывов.
Подполковник Матов появился на командном пункте 69-й армии в тот момент, когда некоторые полки 92-й и 207-й дивизий, недавно пополненные новобранцами из Средней Азии, бросили окопы и стали в беспорядке отступать в тыл. Он видел еще на подъезде к командному пункту, как по открытой местности толпами бегут красноармейцы, иные бросая оружие, как их расстреливают немецкие танки и бронетранспортеры, как мечутся среди этих толп командиры, размахивая пистолетами, но ужас настолько поразил бегущих солдат, что вряд ли кто из них понимал, что делает и где их спасение.
К счастью, в это время из небольшой рощи выползли несколько «тридцатьчетверок». Два Т-70, вооруженных «сорокопяткой» и пулеметом, боязливо жались позади своих могучих собратьев. Танки сразу же открыли огонь по немецким танкам и бронетранспортерам. Вот встал один, другой, задымил третий, взорвался четвертый, остальные, отстреливаясь, начали пятиться. В районе покинутых окопов, где оставались наши бойцы, с фланга по немцам ударило чудом уцелевшее семидесятишестимиллиметровое противотанковое орудие, и отступление эсэсовцев тоже стало походить на бегство.
Генерала Крюченкина на КП не оказалось. Зато на месте оказался начальник штаба фронта генерал Иванов. Ему-то Матов и представился. Тот лишь коротко кивнул головой и снова припал к стереотрубе, хотя поле боя, на котором разворачивались события, видно было невооруженным глазом.
В углу, склонившись над телефонным аппаратом, кричал в трубку, закрывая другое ухо ладонью, какой-то подполковник:
— Генерала Крюченкина нет на месте! Нету, говорю я! Нету! Он в 48-ом стрелковом корпусе. У Рогозного! Да, именно там! Положение? Хреновое положение, товарищ Александров! Немец жмет. По нашим данным против нас действует около трехсот танков противника. Что? Я говорю: триста танков противника! Нет, сам я их не считал: авиаразведка считала… Что? Обстановка? Особенно трудное положение на стыке 48-го и 35-го корпусов. Немец форсировал Северский Донец, движется вдоль русла на Корочу! Намечается охват. Резервов нет! Нет ни одного танка, ни одного ПТО. Все в деле. Потери? Огромные потери, товарищ Александров! Просто убийственные. Нам крайне необходима поддержка авиации… Что? Не можем связаться… Нет связи с Красовским! — кричал во все горло подполковник, и Матов, зная, что подполковник разговаривает с маршалом Василевским, понял, какая нервозная обстановка, как бы в предчувствии событий более страшных, установилась в руководящих штабах. Было понятно, что пока не стабилизируется фронт, пока не остановят противника на этих рубежах, наступать Ротмистрову нет смысла. Но наступления никто не отменял. Да и вряд ли отменят.
Однако противник атаку не повторил. В километре от линии окопов бегущих красноармейцев встретили заградотряды и вернули их на место. На всем протяжении фронтовой дуги все стихло. Если не считать там и сям возникающей стрельбы между боевыми охранениями с обеих сторон. Тишина казалась подполковнику Матову напряженной и даже жуткой.
«Неужели все-таки начнут! — подумал он, прислушиваясь к телефонным переговорам офицеров штаба с командирами отдельных частей, в то же время торопливо заканчивая докладную записку для Генштаба. И тут же заключил неожиданно для себя самого: — А что же, собственно говоря, делать, если не контратаковать? Выбора-то, как ни крути, нет никакого».
Генерал Иванов оторвался наконец от окуляров стереотрубы, вытер скомканным платком взопревшее лицо и, ни к кому особо не обращаясь, произнес:
— Странно, однако. Похоже, фрицы приглашают атаковать нас… — и, повернувшись к Матову: — Вам не кажется, подполковник, что нас заманивают в ловушку?
— Кажется, товарищ генерал, — вскочил Матов. — И еще мне кажется, простите за дерзость, что вы обязаны сообщить об этом командованию, — закончил он, не отрывая неломкого взгляда своих серых глаз от лица начальника штаба фронта.
— Что ж, совет вполне разумный, — кивнул тяжелой головой генерал. И уже связисту: — Соедините меня с генералом Ватутиным.
