Ватутин, выслушав своего начальника штаба, приказал:
— Я попрошу вас, Семен Павлович, напомнить Крюченкину, чтобы его дивизии зарывались в землю. Надо воспользоваться передышкой. Пока не проявляет активности и Второй танковый корпус СС. Если одноглазый группенфюрер Хауссер не атакует нас в течение ближайшего часа, мы, пожалуй, начнем сами. Москва нас поддержала. Ставка выделила нам для страховки два корпуса: стрелковый и механизированный. Эти корпуса разворачиваются у вас за спиной. Уверен, что в любом случае мы не позволим противнику вырваться на оперативный простор из системы нашей обороны. Что касается 48-го корпуса, то он должен атаковать во фланг 2-го танкового корпуса СС. Атаковать решительно и беспрерывно! — закончил Ватутин на высокой ноте.
Генерал положил трубку, спросил у Матова:
— Слышали, подполковник? Что скажете?
— Я должен еще раз повторить, товарищ генерал, что 5-я танковая армия плохо подготовлена к выполнению стоящих перед ней задач. Об этом я посылал на ваше имя докладную записку. В то же время я понимаю, что выбора у нас нет.
— А если понимаете, так чего же вы хотите? — проворчал генерал. — Мы на войне. К великому моему сожалению, до сих пор многие этого не понимают. А на войне как на войне: то ты навязываешь свою волю противнику, то он тебе. Пока мы все еще на вторых ролях. И ничего тут не поделаешь. Видели, как бежали наши, с позволения сказать, гвардейцы?
— Так точно: видел.
— Вот то-то и оно. Надеюсь, других объяснений не требуется.
И генерал Иванов приказал, чтобы его соединили с генералом Крюченкиным.
Глава 21
Младший лейтенант Николаенко лежал в воронке от снаряда или бомбы, довольно просторной даже для двух человек. Их и было двое, только второй был мертв, и от него уже немного пованивало. Но Николаенко за те дни, что он участвует в атаках или отражении атак противника, успел привыкнуть ко всему и старался не думать, хорошо или плохо то, что он видел и к чему быстро привык. Видимо, не думали и другие, стараясь делать свое дело в силу своего умения и опыта.
Уже вторую атаку полк гвардейской воздушно-десантной дивизии предпринимает в течение часа на хорошо укрепленные позиции гренадерского полка СС, который в сумерках минувшего вечера выбил десантников из совхоза «Октябрьский», а затем оттеснил их к самым окраинам села Прохоровка. И вторая атака, не поддержанная даже собственными орудиями и минометами, захлебнулась в крови, едва густые цепи гвардейцев вышли на открытую местность.
Николаенко лежал в воронке, понимая, что раньше или позже немцы стрелять перестанут, и если то, что останется от полка, не поднимут в новую атаку, то можно будет короткими перебежками вернуться в свои окопы. Опять же, при условии, что таковой приказ последует от командира роты, тому, в свою очередь, от командира батальона и так далее, а уж он-то, младший лейтенант Николаенко, в этой цепочке самый последний, и часто до таких, как он, приказы даже не доходят, теряясь где-то посредине. Или если его, Николаенко, того самого… Но об этом вообще лучше даже не вспоминать, а то, как говаривал сорокадвухлетний запасник из Алма-Аты фотограф дядя Коля Серегин, самый пожилой из нового пополнения, наклацаешь на свою голову. С теми, кто тогда из взвода смог вырваться из фактического окружения, дяди Коли не оказалось: может, убило, может, взяли в плен. И тех пятерых молодых казахов тоже. Но лучше бы убило, а то… Впрочем, и об этом тоже лучше не думать.
Младший лейтенант Николаенко лежал в воронке и ждал приказа. Или окончания артиллерийского, минометного и всякого прочего обстрела со стороны противника. Он был уверен, что дождется того или другого. Тут главное — не паниковать. Мертвый солдат, лежавший рядом с ним, ему не мешал. Солдат был не из его взвода, и даже не из его полка: другие полки их же дивизии еще вчера пытались отбросить немцев от Прохоровки. Но не отбросили: не хватило силенок. И Николаенко, не имея представления, зачем отбивать именно этот совхоз, когда отдали множество подобных совхозов, хуторов и сел за минувшие сутки, был почти уверен, что это всего лишь прихоть командира дивизии, продолжающего исполнять вчерашний приказ, гробя при этом зря своих солдат и офицеров. Важно, что немца, если еще не остановили окончательно, зато заставили топтаться на месте, воюя за отдельные холмы, хутора и совхозы-колхозы. Выдыхается немец, сообщил вчера штабной политработник, напутствуя полк в атаку, выдыхается, но все еще пыжится что-то доказать своему фюреру, который решил взять реванш за Сталинград. Шиш ему с маслом, этому фюреру! — закончил он, сложив комбинацию из трех пальцев под одобрительный смех слушателей.
Приказа, однако, все не было и не было, хотя обстрел явно пошел на убыль. И это было странно. И что теперь делать ему, командиру взвода? Самому вставать во весь рост и поднимать свой взвод? А если он остался единственным офицером из всего батальона? Что тогда? О том, чтобы поднимать взвод без приказа, тем более роту, а уж о батальоне и говорить нечего — подобное в голову Николаенко не приходило. Как это так, чтобы он, всего-навсего младший лейтенант, и такое? Хотя в газетах писали, что не только младшие лейтенанты, но иногда сержанты и рядовые проявляли инициативу в подобных
