А она, сверкая на меня негодующими глазами, продолжала приглушенным голосом, в котором явственно вибрировал сдерживаемый гнев:
– Причем она девушка, выросшая в ненормальных условиях детского дома – нервная, ранимая и чувствительная. Ее жизненный опыт ограничен, а психика травмирована обстоятельствами. Сперва, когда я увидела, как она к вам относится, то подумала, что она увидела в вас своего отца. Знаете, детдомовские дети частенько фантазируют на такие темы, выдумывая себе разных идеальных родителей, которые по тем или иным обстоятельствам не могут их воспитывать. Понимаете?
– Понимаю, – растерянно ответил я, – но при чем тут образ отца и ревность к Туллии?
– Ничего вы не понимаете, Сергей Сергеич… – с горечью ответила Птица; ее прищуренные глаза сверкали от еле сдерживаемых эмоций. – Дело в том, что вы просто идеальный отец – средних лет, здоровый, не урод, обаятельный, в меру умный и заботливый, в чинах, с героическим ореолом, не пьющий и не курящий. Любой ребенок, имеющий возможность указать на вас пальцем и сказать – «это мой отец», мог бы ходить среди сверстников, раздувшись от гордости.
– И что тут плохого? – растерянно спросил я.
– В том-то и дело, что ничего, – ответила Птица, и в ее голосе отчетливо зазвенели нотки раздражения. – Это я, грешным делом, подумала, что Ася выбрала вас в отцы, а на самом деле она в вас влюбилась… Вы понимаете? Влюбилась горячо и безнадежно своей первой и самой жгучей любовью! Знайте, что на фоне всех тех мужчин, которых она встречала ранее, вы совершенно вне конкуренции. И вот юная влюбленная дурочка, у которой в голове бродит ядреная смесь из книжных историй, голливудских мелодрам и разыгравшихся гормонов, наблюдает, как вы каждую ночь милуетесь с этой Туллией, относясь к той примерно как к резиновой кукле. Вот девчонка и вбила себе в голову, что должна бороться за свою любовь. Она решила начать с того, что будет отваживать от вас всех женщин, чтобы потом самой занять их место… Она готова на все – вы понимаете? – на все, лишь бы быть с вами.
После этих слов Птицы мне стало невыносимо стыдно. Действительно, было в моей связи с Туллией нечто не совсем нормальное. Раньше, если я и спал с женщинами чисто для развлечения, то ни одна из них не зависела в материальном или каком-то ином плане. А Туллия была зависима от меня, и я не уверен, спала ли она со мной только потому, что хотела этого, или же намеревалась застолбить за своей персоной высокое положение в нашем обществе. Женщина военного вождя – это крутой статус среди местных латинок.
– А… – только и смог открыть я рот, начиная кое-что понимать, но разъяренная Птица не дала мне договорить и продолжила свой монолог:
– Вы, наглые самцы, воспользовались тем, что местные сучки сами начали стелиться под вас, и устроили черт знает что почти что на глазах у четырех несовершеннолетних! Ну ладно, однажды был своего рода магический всплеск, противостоять которому было очень трудно, почти невозможно. Но вам понравилось, и вы же продолжили все это… и не подумали о том, какое представление о вашем моральном облике может сложится у детей! И вообще! Кобели, черт бы вас побрал!
Я смотрел на Птицу, которая так сурово изобличала меня, и неприятное чувство – смесь стыда с опасением потерять перед ней свой авторитет – нарастало во мне. Это, однако, не мешало мне невольно любоваться ею, прекрасной в своем гневе. Сейчас я увидел эту девушку в совершенно новом свете. Вполне себе тихая и скромная до того богиня-педагогиня пылала таким неистовством, такой убежденностью в своей правоте, что мне было, прямо сказать, не по себе, тем более что я никогда не мог предположить подобный разнос со стороны «гражданского лица». Она потрясала кулаками прямо перед моим носом, молнии летели из ее глаз, а конский хвост на ее макушке воинственно подрагивал в такт ее яростным тирадам.
Однако, хоть в целом она была, к великому моему стыду, абсолютно права, все же некоторое преувеличение имело место быть. И я, и остальные ребята блюли приличия и старались не позволять на глазах у детей ничего лишнего со своими подругами. А Матильда… она просто очень развитая девочка, с некоторыми познаниями, почерпнутыми «из подворотни» и потому несколько искаженными. Я об этом не подумал. Я считал ее ребенком, а она оказалась маленькой женщиной…
А Птица продолжала она свою обвинительную речь, не переставая сверлить меня гневным взором:
– А вы знаете, красавцы в камуфляже, что ваши женщины или уже беременны от вас или будут беременны в самое ближайшее время? Маленькие хвостатые мальчики уже бегут на встречу со своими упитанными девочками – и через девять месяцев и Туллия, и Феодора, и Клавдия, и Агния, и Люция, и все, кто уже с вами спарился, разродятся маленькими симпатичными младенчиками… А те, которые строили из себя недотрог в трауре, всего лишь были не способны зачать в прошлую и позапрошлую ночи, и свои попытки заполучить от вас генетический материал они сделают немного позже. Так что приготовьтесь…
Я, пытаясь не выдать своего замешательства и всей той гаммы чувств, что охватила меня после такой неожиданной атаки, извечным славянским жестом почесал в затылке и спросил:
– Птица, так что же теперь делать? Я имею в виду как Матильду, так и весь этот наш самоходный бабий коллектив. Ведь ничего нет злее, чем женщина, от которой вдруг просто так уходит мужик. Хотя вполне с тобой согласен, что мы несколько заигрались в свободную любовь, и это уже становится опасным для дисциплины. Если бабы сцепятся в драке, то к этому делу могут подключиться их мужчины. И тогда – прощай, боевое подразделение, здравствуй, цыганский табор.
– Это верно, – охотно подтвердила Птица, и я с облегчением отметил, что она начала понемногу остывать, видя, что я адекватно реагирую на ее нападки, вполне, между прочим, справедливые. – А сделать тут можно только одно – как там у вас говорят – до прибытия в пункт постоянной дислокации
