– Тепло, мир, дом, уют, крик птицы в вышине, – закрыв глаза, произнес Димка, – Сила очень большая, но рассеянная в воздухе, как солнечный свет в ясный полдень, – он открыл глаза, – Извините, Анна Сергеевна, но больше я пока ничего не вижу. Наверное, ваше пробуждение еще где-то впереди.
Знакомый мистический трепет вновь пробежал по моему позвоночнику щекочущей волной. Когда Димка вот так «колдовал», даже его речь становилась другой.
– А я? – с некоторым вызовом сказала Ника, протягивая Димке свою левую ладонь.
– Ого! – сказал тот, прикоснувшись этой ладони, – Сила очень велика и разрушительна, но заключена в такую прочную оболочку, что не может из нее вырваться. Прости, Ника, но я чувствую вот что – хоть в тебе и нет зла, но если то, что ты носишь в себе, выйдет из-под контроля, то ты можешь стать страшнее атомной войны. И хоть ярость твоя будет направлена против врагов, но плохо от этого станет всем – и правым и виноватым. Я так вижу, товарищ капитан.
И он, отпустив Никину руку, серьезно посмотрел на командира своими ясными серыми глазами.
– М-да! – крякнул Серегин, – вот и поговорили. А вы что скажете, отец Александр?
Священник на некоторое время задумался.
– Даже не знаю, что и сказать, – через некоторое время ответил он, – Во-первых, я сам еще не до конца освоился в своей новой роли, а во-вторых, мне не до конца ясны и способности отрока Димитрия. Все, что им сказано относительно Анны Сергеевны, больше всего подходит под определение Богоматери. Возможно, что ей суждено родить младенца, который станет Иисусом Христом этого мира. Что касается бойца Кобры, то тут у меня появляются аналогии из другой половины моей жизни. Она напоминает мне мощный фугас с непонятным типом взрывателя, настроенный на конкретного врага. Но в ней действительно нет зла и думаю, что мы не должны беспокоиться по ее поводу.
Я аж задохнулась от возмущения. Рожать какого-то младенца для блага этого мира – совершенно дурацкое занятие. Уж если я пойду на это, то только в том случае, если найду настоящего мужчину, достойного чести стать отцом моего ребенка и рожу его только для себя, а не для кого-то еще.
Капитан Серегин Сергей Сергеевич.
Когда Мастер поднял в воздух наш квадрокоптер, первым делом я приказал ему проверить тропу, ведущую от селения к броду по склону холма. Там все оказалось чисто – никто не спешил к броду, размахивая на ходу мечами и алебардами. Очевидно, начальство было еще не в курсе печальной судьбы Ральфа Вернера и его подчиненных, и не спешило выделять силы на их поиски. Когда квадрокоптер перевалил через поросший сосновым лесом гребень холма, то перед нами открылся вид на лежащую за ним уютную речную долину, протянувшуюся на несколько километров между двух постепенно понижающихся и расходящихся в стороны горных гряд. Как мы и подозревали ранее, долина была обитаема.
То там, то сям были разбросаны лоскутки полей, некоторые из которых зеленели свежими всходами, а другие колосились золотом готового к уборке урожая. Примерно в полукилометре от берега реки, под самым склоном холма обнаружилось и окруженное невысокой стеной селение, являющееся источником так встревожившего нас дымового столба. Деревянное строение в его центре, которое подожгли тевтоны, уже почти догорело и рассыпалось кучей рдеющих углей, а саманные мазанки с фундаментами из необработанного плитняка при взгляде сверху зияли обугленными провалами сгоревших тростниковых крыш. На земле валялись одетые в легкие белые одежды тела местных жителей – убитых, очевидно, при попытках сопротивления и неповиновения. Еще большее их число было заживо сожжено в том самом центральном здании, и теперь обугленные тела просвечивали сквозь догорающие уголья.
Лишь малая часть обитателей поселка – наверное, самые молодые, сильные и достаточно взрослые, для того чтобы перенести длинный пеший путь, юноши и девушки – были загнаны в загородку для скота. А те, кто уже считал себя победителями безоружных, принялись за свои обычные развлечения – обжорство, пьянство и изнасилования, о которых с такой завистью говорил покойный унтерштурмфюрер Вернер, гореть ему в аду! Пока квадрокоптер делал круг над поселком, мне удалось хотя бы примерно пересчитать тевтонов и их коней. Эти данные в общем сошлись с теми, которые мы получили при допросе пленного. Не больше двадцати пяти человек, рыжих мерзавцев, в основном жрущих, пьющих и насилующих пока оставленных в живых, как раз для этого, женщин. Лошади присутствовали по количеству людей в черном. Местные, судя по всему, конского поголовья почти не имели, и в качестве тягловой силы использовали быков. Ну, что же, лошади пригодятся и нам тоже.
Я решил, что эту тевтонскую кодлу надо брать немедленно, пока они там все пьяненькие и расслабленные. Потом будет хуже. От мысли проскользнуть под шумок огородами к седловине меж двух ближайших холмов я отказался. Рано или поздно этот штурмбанфюрер Лемке обязательно спохватится, вызовет подкрепление, и тогда нас обязательно догонят и навяжут бой, но уже в совершенно невыгодной для нас конфигурации. А так у нас хотя бы есть шанс опередить противника в темпе, по частям уничтожая посланные на наш перехват группы. Немцы – противник серьезный, особенно довоенные немцы, без прививки толерантности и либерализма, сделанной им американскими оккупантами, и нет никаких сомнений, что тевтоны сохранили все их качества. Обыграть их можно только за счет изобретательности, наглости, везения и скорости проведения операции. И вообще давить надо таких гадов беспощадно, где бы они ни образовались.
Отозвав назад сделавший полный круг квадрокоптер, у которого к тому же начали разряжаться батареи, я двинул своих людей вперед по тропе, приказав перемещаться скрытно, быть настороже, смотреть в оба, и раньше времени не обнаруживать своего присутствия. Короче, тевтонов мы
