чабрец, душица, немного меда для сладости, а также некоторые травы, снимающие усталость и улучшающие настроение.
– Настоящая алхимия, Анна Сергеевна, – рассмеялся отец Александр, протянув свою чашку за добавкой.
И тут, заставив всех вздрогнуть и изумленно застыть, случилось нечто, что можно было бы назвать явлением Христа народу. Посреди дворика, чуть в стороне от нас – как раз там, где тевтоны вырубили деревья на дрова, отчаянно взвихрилась поднятая вверх пыль, из столба которой, едва удержавшись на ногах, почти прямо на нас вывалился какой-то тип со смазливой и наглой рожей профессионального мошенника. Одет он был наподобие местных пацанов, только на тех одежда была сшита из грубой льняной и шерстяной домотканой ткани, а этот кадр щеголял шелками и тончайшим батистом, на версту распространяя вокруг себя удушливое облако ароматов от благовоний и притираний. Одной рукой он придерживал на голове широкополую шляпу, а другой прижимал к груди металлический, обвитый двумя змеями, довольно изящный жезл. Вид у незваного гостя был растерянный и слегка придурковатый, как будто все произошедшее являлось для него полной неожиданностью. Да, это был далеко не Христос…
– Здрасьте, – немного невпопад на чистом русском языке произнес неожиданный визитер, приподнимая свою шляпу и преспокойно глядя прямо в стволы снятых с предохранителей и наведенных на него автоматов и пистолетов – это у спецназовцев сработали рефлексы, которые, как известно, не пропьешь. А вот местные упали перед пришельцем ниц, будто моля его, то ли о помощи, то ли о пощаде. Но с местными мы еще разберемся, а сейчас все внимание было направлено на нашего гостя, который, судя по всему, как раз и принадлежал к тому самому олимпийскому семейству – об этом говорило и его необычное появление, и сам вид, несколько спесивый, даже несмотря на шумное и довольно неуклюжее – и уж точно неожиданное для него самого – появление.
От моего внимания не ускользнуло и то, как немного проказливо улыбнулся Колдун, шепча что-то Птице на ухо и убирая за ворот рубахи свой неизменный камень. Так радуется мальчишка, успешно подставивший неуклюжему дяденьке подножку.
– Здравствуй, Гермесий, – с легкой издевкой ответила на приветствие Птица, – или как там тебя звать на этот раз, покровитель лжи, шпионажа и провокаций? Тебе мама не говорила, что подсматривать и подслушивать нехорошо?
Тот, кого Птица назвала Гермесием, выпрямился, попытался подняться в воздух, трепеща крылышками позолоченных сандалий, но тут же тяжело плюхнулся обратно, снова едва устояв на ногах. На этот раз очередь загадочно улыбаться перешла уже к отцу Александру.
– … и пытаться сбежать от разговора тоже нехорошо, молодой человек, – добавил к словам Птицы священник.
– И вовсе я не человек, – нагло заявил визитер, вскинув голову и обведя нас высокомерным взглядом сверху вниз, – а даже самый настоящий бог. Трепещите, смертные! Хоть местные жители называют меня Меркуриосом, но вы, если вам так нравится, можете обращаться ко мне как к Гермесию.
И он, напыжившись, с важным видом сдул несуществующие пылинки со своей блистающей туники.
– Это ты-то бог? – ехидно удивился отец Александр и в голосе священника мне послышались громыхающие нотки далекой грозы, а вокруг головы начало появляться призрачное бело-голубое сияние. – Бог он, понимаете, товарищи. Пацан, овладевший силой два дня назад, запросто сбил его с ног подножкой, а молодая девица прочла с первого взгляда, как детский букварь. И все это совершенно без моей помощи. И кто ты, спрашивается, после этого? Мелочь ты пузатая, мелкий жулик и вор… А ну проси немедленно прощения, пока я не разозлился по-настоящему.
Вся спесь мигом слетела со светлоликого бога. Его глазки испуганно забегали, он нервно передернул плечами и состроил жалостливую гримасу.
– Дядя, прости засранца, – плаксиво протянул он, убрав левую руку за спину и сложив ее рожками, – Я больше так не буду, честное олимпийское слово.
Ответом ему был хохот, похожий на стихающие раскаты грома где-то в вышине.
– И кого ты думал обмануть, плутишка? – громыхающим голосом спросил любителя подслушивать отец Александр. – Или ты думаешь, что я ничего не вижу? Проси прощения по-настоящему, старый ты прохвост.
– Виноват, ошибся, дядя, – склонив голову, пробормотал божок и вытянул руки вперед, словно школьник, уличенный в баловстве, – характер у меня мягкий, и вообще я ни в чем ни виноват. Прости меня, если можешь, сирого и убогого. А то ведь я тебя знаю, дядя – развоплотишь походя, и не будет больше старого плута Гермесия… – тут он артистически шмыгнул носом, подчеркивая свое искреннее раскаяние.
– Да ладно тебе, Гермесий – ты прощен, – уже почти обычным голосом пророкотал священник, неспешным движением доставая четки. – Буду я еще тебя развоплощать, руки пачкать. Подопечных тебе жуликов и воров от этого точно меньше не станет. Веди себя прилично и тогда с тобой уж точно ничего не случится.
– Спасибо, дядя, – повеселел покровитель мошенников, и его русые кудри радостно заколыхались из-под шляпы, – ты, как всегда, добр. Вот отец наш Зевсий, сволочь злопамятная, до сих пор не может забыть мне свой скипетр, а ведь сколько воды с той поры утекло. Чуть не прибил меня, зараза. Да и братец Аполлонус тоже не ангел. Чуть что, бывало, лупил меня, несчастного, смертным боем за всякие шалости.
– Ню-ню, – с притворной строгостью прогудел отец Александр, в глазах которого вспыхивали насмешливые искорки, – не прибедняйся. Лупили его, понимаешь. Лучше скажи, зачем ты сюда явился и в чем смысл этой интриги. И смотри, не обманывай. Если что, то наблюдать за тобой мы будем в три пары глаз, при этом мальчик очень чувствителен, девица проницательна, а я, как ты знаешь, значительно сильнее тебя.
– Знаю, дядя, – повесил голову Гермесий, вытянувшись в струнку, как перед командиром, – но все же… – он бросил в сторону нас и спецназовцев быстрый взгляд, исполненный недоверия и чувства собственного превосходства, – мне не хотелось бы сейчас говорить при смертных о разных тайных
