вещах, о которых можно рассуждать только между своими.
– Ты дурак или прикидываешься? – удивился тот, кто говорил голосом священника, и тут же этот голос посуровел, – эти смертные значат для меня куда больше, чем просто смертные, а ты куда меньше, чем воображаешь. Так что рассказывай, не тяни кота за фаберже, а то я действительно рассержусь, забуду о том, что совсем недавно простил некоего Гермесия, и отдам его для допроса сидящему здесь капитану Серегину. А он умеет допрашивать, ты поверь, расскажешь ему все что знаешь, чего не знаешь и о чем догадываешься. И твое бессмертное тело тут будет только в плюс, капитан сможет ломать тебя без всяких ограничений, ведь помереть от пытки ты не сможешь.
– Да, дядя, – поскучнел обладатель жезла-кадуцея, – ошибся я в тебе. Злой ты, куда злее тех людей, что принесли с собой сюда твоего извечного Оппонента. Додуматься пытать бедного Гермесия – это же уму непостижимо.
Он сокрушенно вздохнул и часто заморгал, показывая тем самым охватившее его молчаливое негодование.
– Я не злой, – с полузакрытыми ответил отец Александр, продолжая меланхолично перебирать четки, – я справедливый, но ты мне зубы не заговаривай. Отвечай – откуда здесь взялись эти тевтоны и та погань, которой они поклоняются?
– Это не я, – проблеял божок и замотал головой, – это все своим медным лбом придумал придурок Арес. Воинов ему, видишь ли, захотелось – настоящих. Притащил он их сюда, значит, явился перед ними и заявил – я, стало быть, бог войны, поклоняйтесь мне, и мы вместе завоюем весь мир. А они его шугнули как шелудивого пса, поскольку у них уже было свое божество, называемое ими херр Тойфель, а придурка Ареса они и знать не желали. Ох, и лупила же его потом Афина… так лупила за эту погань древком своего копья – да жаль, что совсем не прибила. Вот так теперь и живем, дядя. Мы, Тойфель, людишки и тевтоны.
Тут он вновь выразительно и шумно вздохнул, и театрально развел руками.
– Плоховато живете, Гермесий, – покачал головой священник. – Но ты давай, рассказывай дальше. И поживее. А то из тебя каждое слово приходится тянуть клещами. Что ты знаешь о том, кто и с какой целью перебросил сюда этих людей, и в чем вообще смысл всей этой операции?
– Не знаю я ничего, дядя, честно, не знаю, – снова заблеял тот. – Меня там и рядом не стояло и мимо не пробегало. Это все братец Аполлонус и наша знайка-зазнайка Афина… Ой!
– А вот с этого момента поподробнее, Гермесий, – с явным удовольствием произнес адепт Небесного Отца, – пожалуйста, без «ой». Ну, давай говори, мы тебя слушаем. Да все начистоту выкладывай, не вздумай юлить!
– Ну, это значит так, дядя, – прокашлявшись, угодливым тоном резво начал русоволосый божок, – меня там действительно не было, но одна знакомая сорока на хвосте принесла, что Аполлонус с Афиной о чем-то таком сговаривались. Мол, нужны герои, которые победили бы тевтонов и избавили наш мир от этой напасти. За главного героя он даже собирался отдать замуж свою сестру, старую деву, Артемиду. Если действительно герой, то пусть и укрощает ее на брачном ложе, хоть каждую ночь. Может, родят кого-нибудь, вроде хм… Геракла. После победы над тевтонами и херром Тойфелем Аполлонус с Афиной должны были оказаться в белом с блестками, а Зевсий в навозе по самые кудри. А тут еще и проверенная в деле собственная гвардия Аполлонуса, не связанная нашими семейными делами. Должно было получиться красиво, Зевсия – на пенсию, солнцеликий Аполлонус – гордо сидит на троне, мудрая Афина – разумно правит миром, а вот он, – Гермесий кивнул в мою сторону, – вместе с этой стервой Артемидой – смотрит за порядком в мире. Но тут, дядя, пришел ты и все испортил.
Вот как, значит, они решили, божества недоделанные. Ага, типа того, что я всю жизнь мечтал таскать каштаны из огня для мелкого интригана и жениться на старой деве с желчным, склочным, противным характером. А не пошли бы они все подальше со своими планами и все лесом, лесом, лесом.
Тот, кто говорил голосом отца Александра, как оказалось, был того же мнения.
– Гермесий, – сказал он, присвистнув и вперившись внимательным взглядом в собеседника; где-то в уголках рта священника, скрываемая бородой, зарождалась усмешка, – вы что, совсем уже одичали здесь в этой своей резервации? Неужели твой Аполлонус думал, что дети мои, лучшие из лучших, будут служить ему как послушные марионетки, а не поведут себя так, как диктует им ум, честь, совесть и свободная воля? Вымести из этого мира тевтонов вместе с их поганью – это, конечно, дело святое, но вот участвовать в ваших интригах они уж точно откажутся.
– Разумеется, откажемся, – кивнул я, – пусть этот ваш Аполлоний поищет дураков где-нибудь еще.
– Молчи, смертный, – взвизгнул Гермесий, потрясая своим жезлом, – не оскорбляй всемогущее божество своим пренебрежением. Аполлоний и его сестра Артемида ужасно обидчивы и мстительны, и стоит им узнать о твоих словах, то тогда тебе точно несдобровать. Их месть всем вам будет ужасной!
– Цыц, Гермесий, – прикрикнул на разошедшегося божка тот, кто говорил голосом отца Александра. – Эти люди отмечены моим знаком, и они совершенно не в вашей власти. Понятно? А чтобы ни ты, ни Аполлоний, ни кто-нибудь еще не замыслили против них чего-нибудь дурного, то отныне и присно и во веки веков быть вам рядом с ними такими же простыми смертными, как они. Аминь!
– Молчу, дядя, молчу, – снова испугался покровитель плутов, прикрывая рот рукой, – так-то характер у меня мягкий и вообще я тут ни при чем. Это все Аполлоний, проклятый, все он.
– Прекрати дурачиться! – добродушно прикрикнул отец Александр. – У меня есть к тебе еще пара вопросов, а потом можешь проваливать на все четыре стороны. И не вздумай больше подсматривать за нами или подслушивать, потому что в таком случае простым развоплощением ты не отделаешься.
