Наблюдая за местными соблазнительницами, я просто диву давалась, насколько откровенны были их намеки – они «делали глазки», как бы невзначай оголяли плечи, будто бы ненароком выставляли из под складок одежды стройные ножки, то до колена, а то и до самого бедра, а также, томно глядя на предметы своей страсти, облизывали губы и призывно улыбались. В общем, разжигали в мужчинах желание, посылая во все стороны отчетливые и недвусмысленные сексуальные сигналы. На лбу у них будто было написано крупными буквами: «Одинокая дама желает провести эту ночь в приятной компании».
Разумеется, наши мужчины не могли этого не заметить. Я считала, что столь прямолинейные заигрывания могли их только отпугнуть, но, похоже, местные матроны отнюдь не разделяли такого мнения. Более того, вся эта демонстрация похоти наверняка являлась для них естественным, нисколько не предосудительным, делом. Парни же, судя по всему, впервые очутились в эпицентре столь явной, направленной на них со всех сторон эротической атаки, и теперь чувствовали себя крайне неловко. Наши бравые орлы, как я могла предположить, привыкли к более утонченному флирту. И вот уже кое-кто из парней, заглядевшись на эротический спектакль, ненароком пролил на себя ложку супа, промахнувшись ею мимо рта…
Откуда-то я знала, что в моей власти было прекратить это безобразие. Стоило только мне пожелать, как охватившее женщин возбуждение сменится сонливостью и апатией. Но я не стала этого делать, хотя бы потому, что принимая на себя ответственность за их души, я поклялась, в первую очередь перед собой, что буду им не строгой госпожой, а любящей и заботливой матерью. Ну не знают люди в глухом предгорном селении, без библиотек, телевидения и танцулек, никаких других развлечений и удовольствий, кроме постельных утех. Так что я, можно сказать, не просто проигнорировала их поведение, но и благословила их затею на успех. Мне лишь надо было позаботиться, чтобы свидетелями этого безобразия не стали мои гаврики. Что касается местных подростков, то они относились ко всему происходящему как к чему-то самому собой разумеющемуся.
Между прочим, прочие матроны, не принимавшие участия в соблазнении, похоже, совсем не осуждали своих сестер по несчастью, а даже как бы молчаливо их одобряли, несмотря на то, что были погружены в печаль из-за утраты своих близких. Почему же остальные ведут себя так… хм, игриво?
Я с трудом удерживалась от порыва заглянуть в головы соблазнительниц – исключительно из-за стыдливости, опасаясь разом увидеть там полную «Кама-сутру» с дополнительными приложениями в стиле развратного и порочного Древнего Рима. Поразмыслив, я предположила, что шалуньи, вероятно, не были особо счастливы со своими мужьями, а скорбеть им по большому счету не о ком – наверняка они не успели еще обзавестись детьми. Или же тут имеет место некий психологический феномен, когда человек, стремясь упасть в пучину животной страсти, пытается тем самым облегчить в себе боль от чувства утраты и избавиться от тяжелых воспоминаний. Я о таком раньше неоднократно читала.
Словом, так или иначе, но напор античных красоток уже начал создавать ощутимое напряжение в нашей компании. Даже Серегин – наш суровый невозмутимый командир – как-то смущенно кашлянул, отводя взгляд от горящих откровенной страстью глаз Феодоры… А в этот момент Клавдия, пользуясь правом главной поварихи, стала подливать ему добавки из огромного черпака, делая это неспешно и почтительно, исполненная важности и благолепия. Совершая сие действо, она нагнулась и преспокойно вывалила перед глазами нашего Бати свой пышный бюст, которому позавидовала бы и Анна Семенович. Дав капитану Серегину поглубже, до самого пупа, заглянуть к себе в вырез, Клавдия выпрямилась и победоносно поглядела на Феодору.
Совершенно случайно я заметила, что сидящая слева от меня Ася, в то время как остальные дети уткнулись в свои миски и с аппетитом наворачивали похлебку, застыла с ложкой в руке. Проследив за ее хмурым взглядом, я обнаружила, что направлен он как раз на тех двоих – Клавдию с Феодорой. Сквозь злой прищур Ася, словно в прицел, смотрела поочередно то на одну, то на другую матрону, и в этом взгляде двенадцатилетней девочки было совсем не детское понимание всего того, что тут происходит. А когда она перевела взгляд в сторону капитана, в ее глазах расцвело выражение, которое мне трудно было сразу расшифровать в силу того, что ничего подобного я не ожидала увидеть, но буквально через пару секунд меня словно озарило – это было безграничное обожание, восторг, поклонение и любовь – целая гамма ярких эмоций, поражающих своей силой.
Нет, пожалуй, не нужно сейчас лезть в Асину голову. Ведь все ясно как день – девочка увидела в капитане Серегине идеал отца, а может, она даже нафантазировала себе, что он и есть ее отец-военный. Отсюда у нее и ревность к этим женщинам, претендующим на его внимание.
Ничего, Ася у меня умница-благоразумница, и опасаться тут, пожалуй, нечего. Просто мне и самой уже было весьма неловко из-за той эротической атмосферы, что пропитала все вокруг. Правда, кроме Аси, никто из детей ничего такого не замечал – невинные, юные ангелочки мои уплетали еду, настроение у всех было стабильно хорошее. Местные подростки сидели своей кучкой, недалеко от моих гавриков – эти ребята уже явно отделились от взрослых женщин и теперь старались держаться поближе к нашей компании, группируясь вокруг Димки.
Воздух, загустевший от эротических флюидов, подействовал и на Антона. Объектом своего внимания он выбрал худенькую, смуглую молодую матрону по имени Туллия, очень симпатичную, с выразительными черными глазами и чувственным алым ртом. Эта красотка тоже принимала активное участие в стрельбе глазками, причем, не ограничиваясь одной мишенью. Похоже, что ей нравились сразу все наши мужчины, за исключением, естественно, нашего хореографа, которого Туллия упорно игнорировала, как, впрочем, и другие охотницы на мужиков.
Однако несчастный этого не замечал. Ему казалось, что ужимки девушек предназначены как раз ему – а как же иначе, ибо кто у нас самый элегантный, самый грациозный, в конце концов, на ком самый красивый головной убор? И Антон уже минуты три, не отрывая глаз от красотки и мечтательно улыбаясь, скреб ложкой по пустой миске. Из глаз у него при этом вылетали сердечки и стройной стайкой устремлялись в сторону черноокой чаровницы.
Отец Александр, вкусив суп и отказавшись от добавки, сел перебирать свои четки, поставив вокруг себя занавес уединения, и пылкие взгляды дам соскальзывали с него, как капли воды с гуся. Весь его вид говорил о том, что к происходящему он относится вполне нейтрально, не осуждая, но и не желая
