прочь немного поподглядывать… но при этом ей, конечно же, тоже будет стыдно, если о ее подглядывании узнают – я, и Митя, и Яна, и тем более Анна Сергеевна… а также другие взрослые, которые вообще сделали вид, что ничего особенного не происходит, и продолжали вести свои серьезные взрослые разговоры.
Потом у реки все затихло, и вскоре появилась улыбающаяся и запыхавшаяся, очень довольная Лилия – взмокшая и растрепанная, немного смешная, с румяными щеками и прилипшими ко лбу прядями – да как будто я не знаю, что она всегда создает то впечатление, которое ей нужно… Если хотела бы, то пришла бы чинно, в аккуратной одежде, как будто не бесилась только что там, на берегу, а просто не спеша собирала с девочками цветочки на лугу.
– Пойдем, Деметриос, – чуть отдышавшись, сказала она, и я, вздохнув, поплелся за ней следом на подгибающихся ногах, уже немного представляя, что со мной будет… ведь Ася уже успела всем растрепать, как эта Лилия лечила их с Яной сегодня утром.
Когда мы пришли в самую середину кустов, Лилия посмотрела на меня и строго сказала:
– Не бойся, Деметриос, я ничего с тобой не сделаю, ведь я всего-навсего маленькая девочка…
Явно строгость ее была напускной. В глазах юной богини играли шальные огонечки, и трудно было понять ее истинные намерения.
– Ага, – буркнул я, отводя взгляд, – маленькая девочка, которой уже целая тысяча лет…
– Но все равно, – Лилия игриво зажмурилась и тряхнула головой, – всю эту тысячу лет я оставалась маленькой девочкой. У меня такая работа – понимаешь, Деметриос? Если я повзрослею, то девочки и мальчики вроде тебя останутся без моей заботы, и с ними начнут случаться разные неприятности, вроде несчастной любви.
– Это как с Асей, которая влюбилась в капитана Серегина? – машинально спросил я и тут же пожалел – собственно, я старался не очень вникать в любовные перипетии своих товарищей – как-то не очень это прилично; но эта Асина история была у всех на слуху и мои уши невольно улавливали кое-какие фрагменты.
– Ага! – ответила Лилия и тут же нахмурилась, – ты мне, Деметриос, зубы не заговаривай, давай скорее раздевайся, ведь время-то идет. Это мы, боги, можем валяться на травке, глядя в небеса, сто лет туда, сто лет сюда – никакой разницы, а у вас, смертных, оглянуться не успеешь – так уже и старость.
– А может, не надо? – густо краснея и морщась, с надеждой спросил я.
– Ты это насчет старости или о том, что надо раздеваться? – вопросом на вопрос ответила Лилия, беззаботно накручивая на палец прядь своих волос. – Насчет старости мы еще подумаем, а вот раздеваться надо обязательно! Ты что, никогда не был у лекаря? Ну как я иначе смогу тебя посмотреть, если ты не разденешься?
Глубоко вздохнув, я негнущимися пальцами начал одну за другой расстегивать пуговицы на рубашке, потом снял ее и аккуратно повесил на ветку куста поблизости. Потом пришла очередь кроссовок с носками и штанов. Вскоре я уже стоял перед Лилией в одних трусах, намертво вцепившись побелевшими пальцами в их резинку, и не было такой силы на свете, которая заставила бы меня их снять.
– Не могу, Лилия, – прошептал я, умоляюще глядя на нее, – мне стыдно!
– Ладно, Деметриос, – снисходительно махнула рукой Лилия, смерив меня насмешливым взглядом и, очевидно, наслаждаясь моим глупым и испуганным видом, – не хочешь – не снимай. Это вовсе необязательно… А теперь закрой глаза, расслабься и стой ровно – я буду тебя смотреть.
Ну и хитрюга эта Лилька! Стоит и откровенно насмехается надо мной. «Необязательно»… А я-то испугался! Я вздохнул с облегчением, закрыл глаза и постарался расслабиться, только вот мои пальцы все равно остались вцепившимися в резинку трусов – видимо, интуитивно я все же ждал от девчонки подвоха.
– Деметриос, я же сказала – расслабься, – услышал я вкрадчивый голос Лилии, в котором отчетливо слышались нотки недовольства, – отпусти эти твои трусы и вытяни руки по швам. Даю честное слово, что я не буду их с тебя снимать.
Еще раз вздохнув, я все же отпустил резинку трусов и опустил руки, после чего почувствовал, как пальцы Лилии начали прикасаться к моему лбу, вискам, носу, подбородку, шее, плечам, груди, рукам и животу… Движения ее были легкими, чуть заметными, пальцы обеих рук порхали, как во время игры на пианино, и по мере этой странной процедуры я чувствовал, как проходит головная боль, в ушах перестает стучать кровь, а руки и ноги наливаются силой и бодростью. Кончики ее пальцев источали приятную прохладу, какие-то токи бегали по моей коже, я чувствовал, как внутрь вливается живительная энергия, наполняя каждую клеточку – очень приятное ощущение. Дойдя в своем ощупывании до самого низа, Лилия все же сдвинула резинку трусов (я аж дернулся), но она, шикнув на меня, всего лишь слегка отодвинула ее, чтобы можно было до конца осмотреть и ощупать живот.
– Очень хорошо, – сказала она точно таким тоном, как говорит доктор, заканчивая осмотр не слишком тяжелого больного, – а теперь, дорогой Деметриос, для того, чтобы я могла закончить, повернись-ка ко мне спиной.
Снова вздохнув, я выполнил ее просьбу, уже не ожидая для себя ничего неприятного, и еще какое-то время ощущал ее пальцы на затылке, шее и спине, окончательно избавляясь от остатков утомления и головной боли.
Наконец все было закончено и Лилия, хихикнув, сказала:
– Одевайтесь, уважаемый Деметриос, как видите, с вами ничего страшного не произошло, а здоровье я вам поправила лет на сто вперед.
– Спасибо за лечение, мне действительно стало лучше, – как-то официально пробормотал я, на самом деле испытывая безмерную благодарность,
