обжег бессмертную плоть, то Гера была похожа на недоделанный манекен самой себя. С мужской точки зрения, неплохой довольно-таки манекен – конечно, если забыть о скрывающемся внутри гадючьем характере. Было видно, что она и привычна к тому, что всегда должна занимать самое высокое место в обществе, и одновременно понимает, что находится совсем не в том положении, из которого может диктовать условия. Кроме того, я все-таки убил ее сына, каким бы мерзавцем и подлецом он ни был, и сейчас эта властная и жестокая женщина была охвачена приступом материнской скорби и праведного гнева. Да, я его убил, и убил бы еще раз, выдайся такая возможность, потому что негодяи, которые смертным боем бьют мать своих детей, не должны вообще существовать на этом свете. А в том. что он стал таким, виновна его собственная мать со всей ее властностью, черствостью, ревностью и жестокостью.
Артемида, напротив, если бы не злобное до исступления выражение лица, выглядела весьма и весьма привлекательно в своем мокром хитоне, плотно облепившем ее стройное тело с крепкой небольшой грудью и узкими бедрами, и такими же мокрыми светло-русыми волосами, которые, рассыпавшись тонкими прядями, прилипли к плечам и спине. Уж американский конкурс «мокрой маечки» она точно выиграла бы с большим отрывом, оставив всех своих возможных конкуренток далеко за флагом. Портили вид только широкие скулы и полные «африканские» губы, придававшие ей немного диковатый вид. А я- то воображал, что знаменитая охотница должна выглядеть «по-европейски», примерно как Ингеборга Дапкунайте… Ну не шмогла она, не шмогла. Портил впечатление и весь тот площадный мат на койне, который потоком изливался с этих пухленьких губ. Угрозы перемежались с проклятиями, а проклятия с угрозами. Насколько Гера оказалась молчалива, настолько Артемида возместила ее молчание своей руганью.
В ответ вперед выступила Афина, стукнувшая о землю древком своего копья, отчего трава под ногами Геры и Артемиды зашевелилась и начала плотно оплетать их ноги сперва до щиколоток, а потом и до самых колен. Тут дергайся не дергайся, а все равно останешься на этом самом месте до тех пор, пока разговор не будет окончен. Сперва я недоумевал, зачем Афина все это сделала, потому что и так убегать никто не собирался – но потом, когда фонтан красноречия Артемиды неожиданно заткнулся, я понял, что по отношению к этой дамочке то была вынужденная мера, предшествующая ведению переговоров. Ведь разговаривать можно и тогда, когда трава оплела уже все тело, и свободными, для того чтобы говорить и дышать, остались только рот и нос.
– Ну что, поговорим? – сурово произнесла Афина. – И пожалуйста, моя дорогая сводная сестрица, не надо рассказывать нам про месть твоего братца Аполлонуса, после того как он, почуяв запах жареного, удрал от нас как последний трус, вместо того чтобы стоять здесь между вами и отвечать за свои делишки. Какого черта вы с ним вообще полезли в это явно не свое дело? Арес получил свое вполне по заслугам, и богоравный герой, голыми руками оторвавший ему голову, был при этом вполне в своем праве, ибо тот против всех правил поединков бросился на него безоружного с мечом, щитом и копьем.
– С-сучка! – прошипела Артемида, с ненавистью глядя на Афину. – Ты всегда хорошо чуяла, куда дует ветер. Пока Зевсий был в полной силе, то ты всегда и во всем поддерживала только его, а теперь, получается, переметнулась к новому господину. Что обещал тебе за твою верность этот вчерашний смертный, которому повезло победить самого Ареса?
– Что обещал, то будет моим, – усмехнулась дева с копьем. – Решено, что Зевсий отправляется на заслуженный отдых в Тартар, а я рожаю от богоравного Сергия наследника его трона и становлюсь регентом до его совершеннолетия. Наступают новые времена, милочка, и любители плести интриги, вроде тебя и твоего братца, еще об этом сильно пожалеют!
– Ах ты, гадина! – выкрикнула дева-охотница и попыталась плюнуть в собеседницу, но ее челюсти непроизвольно сжались и вместо Афины она смогла оплевать только свой мокрый хитон.
– Ах, какая незадача, моя дорогая сводная сестрица, ты оплевала саму себя, – насмешливо покачала головой богиня мудрости и, переложив копье в левую руку, правой сделала такой жест, как будто дергала кого-то невидимого за подол. В этот момент вдруг на хитоне Артемиды развязался пояс и с треском отлетели обе застежки, после чего освободившаяся ткань скользнула к ее ногам, оставив плененную полностью обнаженной.
– Ой! – взвизгнула она и, как простая смертная, инстинктивно постаралась прикрыть ладонями груди и интимное место, что, собственно, не свойственно местной культуре, не стесняющейся наготы.
– Вот так-то лучше, – резюмировала Афина, глядя на дело своих рук, – теперь ты, как и положено пленнице, стоишь перед своим господином абсолютно голой, и он может сделать с тобой все что захочет…
Тут я понял, что этот балаган надо прекращать, а то она сейчас наговорит такого, за что я потом в жизни не оправдаюсь.
– Хватит, Афина! – рявкнул я, положив руку на рукоять меча и решительно шагнув вперед, – если они мои пленницы, то я и буду решать, что с ними делать и как их наказать за покушение на мою жизнь!
– Признаю твою правоту, Сергий, – скромно опустила голову дева-воительница, – но должна сказать, что я уже наложила на них ту цену, которую они обязательно должны заплатить за свое безрассудство, и богиня неотвратимой судьбы Ананке уже внесла мое решение в свой свиток, а ее дочери мойры впряли его в нити их будущей судьбы.
– И что же это за цена? – полюбопытствовал я.
– Эти двое, – последовал ответ, – должны будут вечно следовать за тобой, а если они удалятся от тебя хотя бы на два полета стрелы, то их начнут преследовать разные несчастья, и чем больше будет расстояние между вами, тем сильнее будут их проблемы – я же сказала, что мойры уже в курсе, и
