дедушка, и я ни разу не пожалела о том, что выполняла этот его совет.
Кстати, с амазонкой Агнией занимается лично Кобра, а мне приходится возиться с бывшими овечками. Вот именно что возиться, потому что они хоть и очень старательные, но еще очень слабые, там в лагерях их кормили очень плохо, и их постоянно шатает ветром. Ни отжаться, ни сделать пробежку они пока не могут. Даже с учетом лечебной магии, которую к ним применяет богиня Лилия, и восьмиразовой кормежки – до того момента, как они полностью придут в себя, пройдет еще дней двадцать, или даже целый месяц. Организмы у всех разные, говорит Лилия, и улучшение у них тоже наступит по- разному.
Кстати, вчера я наблюдала настоящее чудо. После того как падре Александр давал бывшим «овечкам» человеческие имена, окуная их с головой в реку, Лилия проводила своим большим пальцем по их вытатуированным на внутренней стороне предплечья номерам – и те исчезали бесследно, как будто их никогда и не было. Падре говорит, что это необходимо, чтобы бывшие «овечки» порвали со своим прошлым и забыли о нем – и я считаю, что это правильно. Я бы тоже забыла о своем прошлом, но оно постоянно пеплом стучит в мое сердце, спрашивая: «Где твои сестры, Гретхен?». И хоть довольно невелика (можно сказать, ничтожна) вероятность того, что среди этих пяти девочек есть кровь от крови моего отца, я все равно буду относиться к ним как к родным. Теперь именно они являются моими сестрами и моей семьей.
И меня тоже ждет обряд с окунанием в воду, после которого я перестану быть Гретхен и стану Маргаритой, только падре Александр говорит, что в отличие от бывших «овечек», которые разумом совсем как малые дети, мне к нему еще надо готовиться, умом и душой воспринимая то, во что мне предстоит верить. Я и готовлюсь – очень часто беседую со священником, со старшим унтер-офицером Коброй и фройляйн Анной, которые объясняют мне, как делать правильно и как не очень. А еще я занимаюсь со своими новыми сестрами – и все говорят, что это очень полезно для души.
И вот сегодня, когда я нянчилась со своими сестричками, ко мне подошла штурмгауптман Элизабет Волконски. Она такая же высокая аристократка, как и я, пусть в нашем Ордене это понятие и не очень-то в ходу. Отец говорил, что херр Тойфель не любит аристократов, потому что серой однородной массой легче управлять, и ее проще в нужный момент направить на убой в своих интересах. Люди не рождаются одинаковыми, и, конечно, в обществе должна быть справедливость (как говорит гауптман Серегин) и милосердие (как утверждает падре Александр), а также надо помнить, что гений может родиться в любой семье (по мнению фройляйн Анны), но все же такие, как мы – аристократы, прошедшие отбор несколькими поколениями – предназначены для того, чтобы вести вперед свои народы и подавать им своим поведением личный пример для подражания.
Отец говорит, что в свое время именно сыновья лавочников и прочих мелких буржуа загнали наш народ в такое положение, что большая его часть погибла под ударами русского медведя, которого они же сами растревожили в его восточной берлоге, а меньшая случайно сумела найти ход между мирами и бежать сюда, заплатив за это ужасную цену в виде господства над собой херра Тойфеля. Если первоначально наш народ взял жен из местных и размножился на этих благодатных землях, то потом херр Тойфель стал требовать все более и более частых жертвоприношений, в силу чего расовые законы раз за разом претерпевали все большее ужесточение, пока все полукровки, ранее пополнявшие наш народ, не стали уходить на жертвенный алтарь. Ходят слухи, что скоро в жертву херру Тойфелю станут приносить и первенцев женского пола, родившихся в семьях чистокровных тевтонов.
Вот гауптман Серегин возится с бывшими овечками, стремясь сделать из них настоящих воинов и полноценных людей, а ведь в Ордене, под властью херра Тойфеля, все совсем наоборот. Родился слабым и больным – под нож. Получил травму или рану, которая хоть немного ограничит твои возможности – туда же. Если бы после того боя меня нашли свои, то сразу бы передали меня жрецам для проведения обряда жертвоприношения. Да и тех, кто проявляет не восторженный по отношению к существующим порядкам образ мыслей, тоже пускают под нож. Первое, чему научил меня мой уважаемый отец – это не откровенничать с посторонними, ибо такая откровенность почти обязательно закончится твоей смертью.
Элизабет Волконски постояла чуть в стороне, пока я осматривала ноги моих разувшихся сестричек – раньше они почти не ходили в обуви, и вообще не ходили, большую часть жизни проводя в медитации боли, и кожа у них на ногах была очень тоненькая, как у младенцев, и теперь, пока выработается привычка, за ними нужен был глаз да глаз, чтобы не получилось совсем не нужных мозолей. И хоть гауптшарфюрер Пихоцки уверял, что в этих особых ботинках просто невозможно набить себе мозоли, я все равно была бдительна. Во-первых, из чувства долга, присущего каждому настоящему тевтону. Во- вторых, потому что (как хорошая ученица падре Александра) люблю своих «сестричек» как родных. В-третьих, потому что не хочу нести ответственность перед гауптманом Серегиным за нерадивость. Страшно даже не возможное наказание, а страшно стыдно не оправдать оказанного мне доверия.
Как только я закончила с осмотром и сестрички обулись, фройляйн Волконски погладила их по бритым головкам и предложила нам всем вместе сесть на траве в круг, особым способом сложив под собой ноги.
– Дорогая Гретхен, – сказала она, когда я с трудом уселась от нее по правую руку, – ты говорила, что твои девочки очень много медитировали, когда были невестами сатаны, которого вы зовете херром Тойфелем?
– Да, госпожа… – пискнула сидевшая напротив одна из моих сестричек, которую падре Александр нарек Марией (это имя было написано у нее на квадратике ткани, пришитой над левым нагрудным карманом). Сказала – и тут же осеклась под моим тяжелым взглядом. Но белокурая фройляйн только поощряюще ей улыбнулась и кивнула.
– Очень хорошо, – сказала она, – я сейчас тоже хочу предложить вам немного помедитировать…
Иногда русская доброта, позволяющая младшим вмешиваться в разговор старших, кажется мне чрезмерной. Вот и сейчас, как мне кажется, Мария стала вести себя совершенно неподобающе, а я никак не могла ее прервать, потому что так себя вести ей разрешила та, что старше меня и по званию, и по
