парящей в вышине птицы и снова ощутила радость и блаженство полета на своих собственных крыльях, без всяких технических средств. Наверное, в прошлой жизни, я все же была большой и сильной птицей – орлицей там или лебедушкой – уж очень мне сильно мне нравилось это ощущение парения в высоте, наедине с солнцем, бескрайним небом и тугим свистящим ветром. Но сейчас я была тут не одна, все девочки сохранили со мной связь – и теперь, попискивая (наполовину восторженно, наполовину испуганно), вместе со мной глядели на расстилающийся внизу пейзаж глазами птицы и слушали свист ветра ее ушами.
– Гретхен, – безмолвно сказала я, когда мне показалось, что все девочки уже освоились со своим новым положением, – можешь попробовать немного порулить, если хочешь…
– А как, фройляйн Элизабет? – беззвучно произнесла та в ответ. – Я раньше никогда не летала, разве что в детстве во сне.
– Вот и летай, как во сне, – ответила я, – наклонила корпус птицы влево – повернула налево, наклонила вправо – повернула направо. Только делай все медленно и осторожно, потому что небо не любит торопливых.
Издав протяжный мысленный крик – нечто вроде смеси боевого клича индейцев и испуганного крика подскользнувшейся на льду девочки – Гретхен наклонила корпус птицы и та начала описывать широкий плоский вираж, показывая всем нам лежащую внизу землю – с извилистой лентой реки, блестящей живым серебром, и нашим лагерем с мелкими фигурками людей и животных. Еще немного – и это место превратится в зародыш будущего города, чего нам вовсе не надо. Уходить надо отсюда, и как можно скорее, пока мы не пустили корни и не обзавелись хозяйством. Уже сейчас обоз сковывает нас, как гиря на ногах – если людей и все их имущество наш штурмоносец способен практически мгновенно перевести всего за один раз практически в любую точку планеты, то сопутствующее им стадо требуется гнать своим ходом с пешеходной скоростью. Обуза страшная, но и немалое богатство, которое нужно в первую очередь не нам, а тем местным женщинам, которые останутся в этом мире и будут вести в нем дальше свое хозяйство.
После Гретхен я дала «порулить» Марии, а за ней и всем остальным бывшим тойфелевым невестам. Все из них отнеслись к заданию очень серьезно, во время выполнения маневров были внимательны и сосредоточены. Чувствовалось, что первоначальный страх уступил в них место обычному любопытству и с трудом сдерживаемому восторгу. Но с этим нашим приключением пора было уже заканчивать. Поставленную задачу я выполнила, считай, на все сто процентов, сумев путем совместной медитации объединить сознания девочек в единое целое и поднять это целое в воздух. Мне удалось даже дать им немного «порулить», на что я, честно сказать, даже и не рассчитывала – и теперь нам было пора возвращаться на грешную землю.
– Так, девочки, внимание! – произнесла я, замедляя бег энергии в нашем медитационном кольце и начиная ее понемногу охлаждать. – Наш полет закончен, готовимся к самому главному – к посадке. Для того, чтобы вернуться обратно в свои тела, вы должны постараться ощутить землю под своими, простите меня, задницами и руки ваших соседок справа и слева, сжимающие ваши ладони. Раз. Два. Три. Начинаем.
Глаза мы все открыли почти одновременно, тело у меня с непривычки ужасно затекло, а голова слегка болела и казалась сдавленной каким-то подобием обруча, но настроение в общем было хорошим. Девочки тоже, приходя в себя, немного посидели скрестив ноги, а потом, застенчиво улыбаясь, на коленях поползли в мою сторону, стремясь прижаться к моему телу. И первой, кто это сделал была та самая «злючка» Гретхен. Я обняла их всех шестерых, прижавшихся ко мне, как к любимой матери или же к старшей сестре, жалея о том, что мои руки не могут обнять весь этот мир, защитив всех беззащитных сироток, а боевой мощи всего одного штурмоносца не хватит, чтобы огнем и мечом привести в трепет всех гнездящихся в нем мерзавцев.
Анна Сергеевна смотрела на нас с все понимающей и все одобряющей улыбкой Мадонны, и за эту улыбку ей можно было простить все.
– Ты так хорошо смотришься вместе с ними, – сказала мне она, легко поднимаясь на ноги, – я жалею, что на моем телефоне давно села батарейка, и теперь невозможно сделать пару фотографий, а потом по ним написать картину. Очень, очень интересная и красивая композиция.
Ну вот, кто о чем, а художник о картинах. Хотя, если честно, то я бы не отказалась, чтобы меня изобразили в такой нежной компании – разумеется, без всякого намека на кубизм, примитивизм и прочие художественные извращения, на которые так горазды разного рода бездарные «дарования». Надо еще посмотреть, как рисует Анна Сергеевна, и если мне понравится, то мы ей, пожалуй, еще попозируем…
Вздохнув, я, на мгновение отстранив прильнувших ко мне девочек, тоже встала вслед за Анной Сергеевной – только получилось это у меня далеко не так легко и непринужденно, как у нее. Видимо, у такой художественно-артистической особы, как она, было куда больше возможностей для разного рода транцендентальных занятий, чем у скромного офицера ВКС Российской империи. Последний раз я сидела в такой позе еще во время учебы в училище, лет так десять назад, на занятиях по концентрации внимания… Там же мы осваивали и медитационные практики. Так, на всякий случай. Вот и пригодилось, потому что помощь Анны Сергеевны потребовалась мне только в самом начале, а потом я и сама прекрасно справилась с процессом.
Едва я поднялась на ноги, девочки, как малые дети, тут же вскочили и со всех сторон заключили меня в свои нежные объятья, видимо, никак не желая со мной расставаться. Я тоже не хотела их отпускать, и еще некоторое время мы стояли вот так, застыв в неподвижности. Меня до сих пор удивляет, как смогли эти малышки из глубин своего отчаяния с ежеминутным ожиданием того, что страшнее самой смерти, перейти к безудержному оптимизму, с такими нежными выражениями своей приязни и любви. Пластична человеческая психика, очень пластична, но также можно и сказать, что раны в душе врачует не столько время(ибо его прошло совсем немного), а человеческая доброта, окружившая этих малышек с ранеными душами. Ведь даже суровая Кобра, при виде которой амазонки впадают в ступор, стремилась им помочь, не говоря уже и о прочей мужской части боевого коллектива капитана Серегина. И это без всяких сексуальных подтекстов, ведь слишком ранимыми и беззащитными выглядели эти девочки для того, чтобы на них мог возбудиться хоть какой-нибудь мужчина, кроме самых конченых сексуальных извращенцев.
