по линеечке, скорость половина звуковой и кажется, что планета под нами застыла будто приклеенная. Но на самом деле это не так, и мы движемся, но достаточно медленно, чтобы электронный навигатор успевал по нескольким каналам сканировать под нами местность, обрабатывать данные и строить по ним с нуля карту. Постоянная высота, постоянный курс и постоянная скорость, ширина гарантированного захвата – сорок километров. На самом деле больше, но по пять километров с каждой стороны было оставлено на нахлесты полос. Обычно эта аппаратура используется для ориентации на местности, без употребления систем, ориентирующихся по специальным навигационным сателлитам.
Поднявшись от нашего временного лагеря, я взяла курс на юг, заодно решив проверить как там поживают остатки убежавших от нас сегодня утром тевтонов. Они поживали хорошо и удалялись от нашего лагеря с максимально возможной в их положении скоростью – четыре километра в час, причем никакого воинского порядка в их построении не наблюдалось вовсе, из чего можно было сделать вывод, что командование в этом отряде полностью отсутствует. Вряд ли в ближайшее время они снова решатся пощупать нас на прочность, а если решатся, то пусть потом пеняют только на себя.
Опорной точкой для начала картографирования нам должен был послужить очень приметный вулкан с горячим гейзерным озером у подножья. Вот от него мы и должны были начать картографирование местности. Серегин сказал, что их приключения начались почти у истока вытекающей из этого озера горячей реки. Температурный сканер дал мне перепады в температуре воды от сорока до шестидесяти градусов Цельсия. Прямо-таки горячие ванны знаменитых петербургских Мальцевских бань, устроенные прямо на природе.
Был соблазн приземлиться на описанном пляжике и принять горячую ванну в чем мать родила, но я со всей беспощадной решимостью подавила в себе это побуждение. Достигнув вулкана, я определила, что на самом деле он располагался километрах в двадцати восточнее, а не западнее временного лагеря, как предполагалось первоначально. Как раз такими неточностями и грешит обычно навигационный прибор «выпуклый командирский глаз». Ущелье, которое, как считал Серегин, вело точно на север, на самом деле сильно отклонялось в западную сторону, как и перевал контрабандистов. Но беда в этом была невелика. Именно для того и совершаются картографические полеты, чтобы исключить такие ошибки.
Совершив над вулканом поворот на девяносто градусов, я, как и планировалось, приняла его геометрический центр за точку отсчета, но при этом внесла изменения в программу, чтобы он был началом не первой, а третьей полосы, после чего передала управление электронному навигатору, заставил штурмоносец пролететь восемьдесят километров на запад и только потом, включив аппаратуру картографирования, с прецизионной точностью повел машину прямо на север. Работа началась.
На самом деле картографирование – очень нудное занятие. Чуть больше часа полет в одну сторону, потом разворот, и дальше полет сорока километрами восточнее точно в противоположном направлении. Пока идет картографирование, штурмоносцем почти полностью управляет электронный навигатор, а я в его действия не вмешиваюсь, и не должна вмешиваться, потому что есть такое правило при картографировании – если взял управление на себя – значит, запорол всю работу и начинай ее с начала.
Оттого и нет у меня сейчас других забот, кроме как посматривать на обзорные экраны, сверяя местность в натуре, с выползающей из аппарата лентой топографической карты, и болтать о том о сем с Доком, который на поверку оказался довольно интересным собеседником. Сверхсрочную, или, как у них говорят, контрактную службу он совмещал с заочным обучением в университете, и через два года надеялся стать врачом и, если получится, продолжить служить уже в офицерском звании.
Этим самым он сразу вырос в моих глазах на две головы, и как два образованных человека мы болтали с ним, сидя в соседних креслах, почти что обо всем на свете. Об эволюции человека, о местных чудовищах и их происхождении, о множествах миров и о нашей российской истории, совпадающей в обоих мирах вплоть до 9-го февраля 1904 года. Но история – это не конек Дока, помнил он из нее только основные моменты, но и этих моментов было достаточно, чтобы привести меня в ужас и более не поднимать эту тему. Слава Богу и Старшим Братьям, что моя Россия избежала подобного кошмара, чего бы там ни писали либеральные «властители дум», широко известные в очень узких кругах нашей российской интеллигенции.
Но хватит уже об этом, тем более что я не сообщила о главном. Еще в тот момент, когда мы над горами набрали рабочий эшелон в двадцать пять тысяч метров, на северном горизонте, на самом краю видимости, обрисовалось побережье какого-то мелководного моря, вроде Аральского или Азовского (то есть затопленная морской водой континентальная низменность), причем значительная часть этого побережья должна была попасть на наши карты.
В первом проходе мы прошли значительно западнее нашего временного лагеря, как раз по пограничным землям Ордена, где не обнаружили никакой подозрительной активности, кроме небольшого и очень медленно перемещающегося в восточном направлении торгового каравана. Не было никаких сомнений, что это был именно торговый караван, и что он двигался как раз в направлении нашего временного лагеря, до которого ему еще оставалось около шестидесяти километров, то есть около трех суток пути. Сообщив Серегину об ожидающихся гостях, мы продолжили свой полет по заданной программе и километров через семьдесят констатировали, что пересекли пограничную реку, которая, покинув предгорья, сворачивала на северо-запад и текла, можно сказать, по диагонали.
И вот там, в конце первой полосы, когда пора было делать разворот на сто восемьдесят градусов и начинать еще одно нудное и скучное картографирование второй полосы карты, на находящейся прямо перед нами отмели у побережья морского залива обнаружилось явно происходящее родом из какого-то технологически развитого мира, сильно накренившееся торговое судно-контейнеровоз, очень уродливой на мой взгляд формы. Сверху оно было больше похоже на груженый какими-то ящиками плот. Часть контейнеров у этого уродца все еще держалась на палубе, а часть из-за крена рассыпалась за борт и сейчас или плавала (значит, они или пустые, или внутри что-то легкое) рядом с кораблем, или даже была выброшена волнами на берег.
