Разведывательная аппаратура тут же выдала нам размеры корабля (девяносто три метра в длину, шестнадцать в ширину), пересчитала контейнеры и сообщила, что всего их должно быть триста штук, а также сообщила, что никого живого и разумного ни на борту судна, ни поблизости на берегу не имеется. Было понятно, что судно в неуправляемом состоянии было выброшено на берег во время шторма уже давно, а экипаж или остался в прежнем мире, или по какой-то причине покинул свое судно сразу после переноса.
Док высказал предположение, что те шмотки фабричного производства, которые обнаружились у амазонок, захвативших меня с прапорщиком Пихоцким, были как раз из одного из этих выброшенных на берег контейнеров. Хорошее там было нижнее белье, но жаль только, что очень маленьких размеров, примерно на девочек пятнадцати-тринадцати лет от роду – и в результате обновки получили Асель и Яна. Но нам еще нужно подумать, стоит ли потрошение этого контейнеровоза (судя по всему, перевозившего дешевый ширпотреб) потери того времени, которое на это понадобится… Или заняться этим после храма Вечного огня, одновременно готовя свою операцию против херра Тойфеля? Не знаю, не знаю. И вообще, над этим надо думать вместе с Серегиным и остальными, поскольку одна моя голова это хорошо, а пять или шесть – еще лучше.
Мы только собрались связаться с капитаном Серегиным и сообщить ему о нашей находке, как вдруг от него самого пришло экстренное сообщение о том, что оборотившийся в какое-то местное чудовище местный божок Аполлон напал на Анну Сергеевну, но в ходе завязавшейся борьбы сам был убит амазонкой Агнией, проявившей невиданное мужество и героизм. Анна ранена, находится в довольно тяжелом состоянии, нужна помощь Дока, который хоть и недоучившийся, но доктор. Пришлось отложить все прочие дела и на крейсерской скорости возвращаться во временный лагерь. А корабль подождет. Стоял он там какое-то время, постоит и еще немного.
Анна Сергеевна Струмилина.
Ну ничего себе история со мной приключилась… И лежу я теперь с покусанной ногой, беспомощная и жалкая, и ужасно злюсь от осознания своей, пусть и временной, неполноценности. Димка с Лилией подбодрили – дескать, скоро все заживет, не стоит беспокоиться; но мне все равно в таком состоянии ужасно неуютно. Странная смесь чувств – досада, смешанная с эйфорией. Ведь меня натурально чуть не сожрали… Какой жуткой смерти мне удалось избежать… брр, как представлю, так каждый раз вздрагиваю… Вот вам и Аполлон, бог красоты – уж от него я такого никак не ожидала… Спасибо маленькой храброй Агнии, и отныне никакая сила не заставит меня подойти близко к какому-либо водоему – ничего, обойдусь без водных процедур, жизнь дороже.
Лилия вскоре куда-то упорхнула, но Димка ни на шаг от меня не отходил. То и дело он осматривал мою ногу, говоря мне что-то утешающее. Конечно же, это благотворно действовало на меня. И когда остатки шока окончательно прошли, я даже начала находить в своем положении некоторые преимущества. Вот оно – свободное от хлопот время, когда можно предаться размышлениям и анализу, а также занять свои руки любимым делом. Кроме всего прочего, это должно было отвлечь меня и от ноющей боли в ноге, на которую я даже боялась смотреть (вот что касается собственных ран, тут я слабонервная до крайности).
– Послушай, Дима, – сказала я своему заботливому доктору, – у меня к тебе одна просьба. Принеси мне, пожалуйста, каких-нибудь шишек, коряг, веточек… ну все, что найдешь интересного. Хочу немного порукодельничать.
Тут я увидела, как загорелись Димкины глаза, словно он несказанно обрадовался моей просьбе.
– Анна Сергеевна, – с пылом произнес он, широко улыбаясь, – это так здорово, что вы решили наконец снова порукодельничать. Я как раз собирался попросить вас помочь мне… Я хотел сделать какой-нибудь подарок для Лилии…
– Правда? – просияла я, – ведь ничто не вдохновляло меня так, как энтузиазм моих учеников, – отлично! Давай тащи быстрее сюда все, что найдешь!
И он, исполненный азарта и творческой жажды, умчался на поиски природной фурнитуры для наших будущих поделок. И сейчас, рыская на берегу и под деревьями, он был просто мальчиком, увлеченным идеей, а вовсе не могущественным магом и колдуном…
А я на какое-то время осталась одна. Я лежала на травке, закрыв глаза, и легкий ветерок ласкал мое лицо. До моего слуха доносились умиротворяющие звуки привычной людской суеты, к ним примешивалось чириканье каких-то птах, жужжание насекомых, шелест травы. Я просто отдыхала, наслаждаясь блаженными минутами одиночества и медитации. Снова я прокручивала мысленно все это наше удивительное приключение – с самого начала по теперешний момент, испытывая при этом благоговейный и мистический трепет перед Провидением, что послало нам нешуточные испытания, из которых, однако, мы благополучно выбрались, пополнив свой жизненный опыт и расширив горизонты сознания. Я доверяла воле этого Провидения, я знала, что я, как и каждый из нас, способствую исполнению какого-то Высшего, неведомого нам замысла… И я чувствовала, что снова возвращаюсь к своей сути, я улавливала смутный образ вечно ускользающей истины, и ко мне приходило осознание неизбежности и важности своего предначертания…
А когда я открыла глаза, то увидела приближающуюся ко мне женщину, в которой я тут же узнала бывшую подругу нашего командира Туллию. Шаг ее был неторопливым, но решительным, и что-то в ней неуловимо изменилось… Я смотрела на нее, пока она шла ко мне, и пыталась, не подключая свой дар, разгадать, что же именно так привлекло мое внимание… Вроде все та же чернявая и большеглазая Туллия, те же худые руки, придерживающие подол туники, тот же поворот головы, те же волнистые локоны, выпавшие из прически на ее смуглую шею… Но была она уже другой – и я не могла найти этому объяснение.
А тем временем она подошла ко мне и, почтительно поклонившись, сказала:
