При этом все эти межмировые перемещения наверняка имеют какое-то рациональное объяснение, только мы его пока что не знаем. А как только узнаем, наши яйцеголовые очень быстро построят такую машину, чтобы проникать в другие миры и продавать там нашу кока-колу и демократию на вынос – а значит, что и для нас, армейских, тоже найдется работа по специальности. Но это я так, размечталась.
Потом дела у капитана Серегина на развалинах храма закончились; летающий аппарат, который назывался штурмоносцем, опустился на землю – и мы все чинно, как школьники в младшей школе, прошли на его борт. Во время полета не ощущалось никаких привычных нам спецэффектов – ни рева двигателей, ни вибрации корпуса, ни заложенных при наборе высоты ушей – одним словом, ничего, кроме легкого свиста, который доносился из-за боковых стен.
Когда мы прилетели на место, выяснилось, что капитан Серегин и большая часть командования отряда вышли где-то по пути, чтобы провести какие-то важные дипломатические переговоры. Но без переводчика мы не остались. На очень хорошем уровне английским языком в отряде капитана Серегина владели и штурм-капитан Волконская (командир летательного аппарата), и еще две молодые женщины-некомбатантки, которых мы встретили уже в том месте, куда прилетели. Одну из них звали мисс Анна, а другую мисс Анастасия, причем произношение у Анастасии было таким, что можно было подумать, что с вами говорит не молодая женщина, а старенькая чопорная английская аристократка, ровесница их королевы или даже чуть-чуть постарше.
Разговаривая со мной, эта русская непроизвольно морщилась после каждой моей фразы – вероятно, ей резал уши неистребимый акцент, который присутствовал у меня, как и у любой девушки из сельской местности где-нибудь в глубинке Новой Англии. Впрочем, особых тем для разговора у нас с этой мисс Анастасией не было. Просто она отвела нас к ряду раскрытых морских контейнеров. Из одного мы выбрали себе по комплекту формы неизвестного нам образца. Из другого взяли высокие ботинки на шнуровке, а из третьего – всякие мелочи, необходимые в жизни, типа нижнего белья, носков, носовых платков, полотенец, и хорошего спортивного костюма. Все, между прочим, было очень высокого качества, и к тому же производства неизвестных мне фирм. Надев форму, зашнуровав ботинки и затянув ремни, мы все трое снова почувствовали себя полноценными людьми, а не спасенными жертвами полоумных маньяков.
Потом мисс Анастасия отвела нас на обед, где нам дали по миске густого варева из мяса с овощами и крупой, после чего передала нас с рук на руки мисс Анне, которая выглядела значительно проще и моложе, чем мисс Анастасия, а, стало быть, по отношению к нам еще и любезней. Не было у нее и того непробиваемого недоверия, которым отличался капитан Серегин. В общем, милая и очень обаятельная женщина – жаль только, что такая же полоумная русская, как и все остальные.
Она-то, то есть мисс Анна, и отвела нас туда, где на нас должны были накладывать эту самую магическую клятву. А там нас ждал еще один шок – главным колдуном русских оказался мальчик двенадцати-тринадцати лет по имени Дмитри. Но это было еще не самым странным и не самым страшным. Дело в том, что одной из его помощниц (защитите нас и помилуйте, Господь наш Иисус и Пресвятая Дева Мария) была самая настоящая дьяволица – с рогами на голове, красной кожей и длинным хвостом, украшенным элегантной кисточкой, которую звали мисс Зул. И вообще, если у чертей есть аристократия, то выглядит она именно так – строго, изящно и совсем не страшно на первый взгляд. Но у нас почему-то – у всех троих – при виде этой мисс Зул сразу же затряслись поджилки. Так страшно нам не было даже тогда, когда мы уже голые стояли около окровавленного жертвенника и думали, что сейчас все одна за другой умрем. Я попыталась успокоиться, сосредоточившись на том, что второй помощницей главного колдуна была уже знакомая нам Лилия, которую все звали сопливой богиней, а третьей помощницей являлась сама мисс Анна.
Мальчик Дмитри не говорил по-английски, как и мисс Зул, поэтому мисс Анне пришлось поработать для нас переводчицей. Но это же и лучше – если я не пойму его слов, то он не сможет меня загипнотизировать. Но, как оказалось, тут я ошибалась. Дмитри попросил меня первой сесть на стул и под взглядами моих подруг несколько раз обошел меня кругом.
– Net, – задумчиво сказал он по-русски, – tak delo ne poidyot. Tut nujno primenyat radikalnie meri. Lilia, kak ti dumaesh, ona viderjit yzikovuyu transplantatsiy?
Честно говоря, из его фразы я поняла только слово «радикальный», а из второй, сказанной с вопросительной интонацией, только «Лилия» и «трансплантация». Естественно, после этих его слов мне стало сильно не по себе. Если учесть медицинский уклон Лилии, то о какой трансплантации ее спрашивал этот с виду невинный мальчик, собравшийся сделать что-то радикальное? Не попали ли мы из огня да в полымя, ведь русские – это такие ужасные люди, которым совершенно нельзя верить?
– Da, – на том же языке и явно утвердительной интонацией ответила Лилия, – viderjit.
Услышав эту утвердительную интонацию, я опять испугалась и уже готова была вскочить, оттолкнуть мальчика и бежать оттуда куда глядят глаза, но страх сковал все мои члены так, что я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Тем временем Дмитри подошел, положил мне руки на виски и впился взглядом своих серых глаз в мои глаза. Я только и смогла, что беспомощно пискнуть. Нет, мальчик совсем не был груб, и его не интересовали ни подробности моей интимной жизни, которых я справедливо смущаюсь, ни возможные военные тайны, которые могли бы находиться в моей голове – нет, его интересовало что-то другое, а что именно, я так и не смогла понять. Потом голова моя закружилась и в ней будто бы началась словесная пляска. Казалось, что Дмитри пропускает мой многострадальный мозг через блендер, выпивает это пюре из мыслей и слов, а взамен добавляет туда что-то свое. Я уже было начала опасаться – не сойду ли я с ума от такой странной обработки с непонятной мне целью, и не забуду ли свой родной английский язык (ибо объектом его охоты были только слова), но тут эта катавасия закончилась, после чего Дмитри отвел взгляд и отпустил мои виски. Я почувствовала, что снова могу
