вечера,Заливистее ливни,И песни овчараС ночами заунывней.В горах, средь табуна,Холодной ночью луннойВстречаешь чабана.Он – как дольмен валунный.Он – повесть ближних сел.Поди, что хочешь, вызнай.Он кнут ременный сплелИз лиц, имен и жизней.Он может наугадВ любую даль зарыться,Он сам – восстанье дат,Как пятый год гурийца.Колхозы не вопросДля старика. НеужтоРассудком не доросДо нас двойник Вахушта?Он знает: нет того,Чтоб в единеньи силыНарода торжествоВ пути остановило.10Немолчный плеск солей.Скалистое ущелье.Стволы густых елей.Садовый стол под елью.На свежем шашлыкеДыханье водопада,Он тут невдалекеНа оглушенье саду.На хлебе и жаркомУгар его обвала,Как пламя кувыркомУпавшего шандала.От говора ключей,Сочащихся из скважин,Тускнеет блеск свечей, –Так этот воздух влажен.Они висят во мглеСученой ниткой книзу,Их шум прибит к скале,Как канделябр к карнизу.11Еловый бурелом,Обрыв тропы овечьей.Нас много за столом,Приборы, звезды, свечи.Как пылкий дифирамб,Всё затмевая оптом,Огнем садовых лампТицьян Табидзе обдан.Сейчас он речь начнетИ мыслью – на прицеле.Он слово почерпнетИз этого ущелья.Он курит, подперевРукою подбородок,Он строг, как барельеф,И чист, как самородок.Он плотен, он шатен,Он смертен, и однакоТаким, как он, РоденИзобразил Бальзака.Он в глыбе поселен,Чтоб в тысяче градацийИз каменных пеленВсё явственней рождаться.Свой непомерный дарЕдва, как свечку, тепля,Он – пира перегарВ рассветном сером пепле.12На Грузии не счестьОдёж и оболочек.На свете розы есть.Я лепесткам не счетчик.О роза, с синевойИз радуг и алмазин,Тягучий роспуск твой,Как сна теченье, связен.На трубочке чуть светСледы ночной примерки.Ты ярче всех ракетВ садовом фейерверке.Чуть зной коснется губ,Ты вся уже в эфире,Зачатья пышный клуб,Как пава, расфуфыря.Но лето на кону,И ты, не медля часу,Роняешь всю копнуОбмякшего атласа.
Переделкино
Сосны
В траве, меж диких бальзаминов,Ромашек и лесных купав,Лежим мы, руки запрокинувИ к небу головы задрав.Трава на просеке сосновойНепроходима и густа.Мы переглянемся – и сноваМеняем позы и места.И вот, бессмертные на время,Мы к лику сосен причтеныИ от болей и эпидемийИ смерти освобождены.С намеренным однообразьем,Как мазь, густая синеваЛожится зайчиками наземьИ пачкает нам рукава.Мы делим отдых краснолесья,Под копошенье мурашаСосновою снотворной смесьюЛимона с ладаном дыша.И так неистовы на синемРазбеги огненных стволов,И мы так долго рук не вынемИз-под заломленных голов,И столько широты во взоре,И так покорно всё извне,Что где-то за стволами мореМерещится всё время мне.Там волны выше этих веток,И, сваливаясь с валуна,Обрушивают град креветокСо взбаламученного дна.А вечерами за буксиромНа пробках тянется заряИ отливает рыбьим жиромИ мглистой дымкой янтаря.Смеркается, и постепенноЛуна хоронит все следыПод белой магиею пеныИ черной магией воды.А волны всё шумней и выше,И публика на поплавкеТолпится у столба с афишей,Не различимой вдалеке.1941
Ложная тревога
Корыта и ушаты,Нескладица с утра;Дождливые закаты,Сырые вечера,Проглоченные слезыВо вздохах темноты,И зовы паровозаС шестнадцатой версты.И ранние потемкиВ саду и на дворе,И мелкие поломки,И всё как в сентябре.А днем простор осеннийПронизывает войТоскою голошеньяС погоста за рекой.Когда рыданье вдовьеОтносит за бугор,Я с нею всею кровьюИ вижу смерть в упор.Я вижу из переднейВ окно, как всякий год,Своей поры последнейОтсроченный приход.Пути себе расчистив,На жизнь мою с холмаСквозь желтый ужас листьевУст а ви лась зима.1941
Зазимки
Открыли дверь, и в кухню паромВкатился воздух со двора,И всё мгновенно стало старым,Как в детстве в те же вечера.Сухая, тихая погода.На улице, шагах в пяти,Стоит, стыдясь, зима у входаИ не решается войти.Зима, и всё опять впервые.В седые дали ноябряУходят ветлы, как слепыеБез палки
