- Вполне нормально, - ответил владыка. - Мы единомышленники, хотя у нас были разные учителя, разные школы. Мой учитель - великий Патриарх Алексий Симанский. У Иоанна учителем был митрополит Мануил - личность тоже незаурядная. Аскет, страстный полемист. Его характер несомненно сказался и на личности достойного ученика. Митрополит Иоанн был удивительно трудолюбив, невероятной трудоспособности, несмотря на тяжелую, изнурительную болезнь. Это цельная натура, достойная примера. Подвижник.
Наша беседа подходила к концу, у владыки была назначена еще одна деловая встреча. И я сказал:
- Константин Владимирович, можно «под занавес» еще один вопрос? Возможно, не совсем корректный и не по адресу? Церковь декларирует свою аполитичность. Но тогда почему же во время выборов президента священники в храмах призывали мирян голосовать за Ельцина? Разве они живут в другом мире, чем народ, и не понимали, что призывают верующих отдать власть дьяволу?
В грустных глазах митрополита сверкнула горестная улыбка. После короткий паузы он как-то отчужденно и уклончиво ответил:
- Да, вопрос не по адресу. В то время я уже отошел от общественных забот.
Я понимал, что вопрос мой был праздным. Ответ на него я мог сам дать, догадываясь, что священники на этот счет имели указания и ориентировку свыше. А позиция Патриарха и постоянных членов Священного Синода мне была известна. Я вспомнил, что католические священники в диктаторских государствах Латинской Америки, вопреки запрету Ватикана, открыто и решительно призывали народ на борьбу с тиранией. Но то за океаном, до них нам далеко. Как верно заметил владыка Питирим, «в этом есть какая-то великая тайна».
...За окном разгорался зной, накаляя дома до ночной нестерпимой духоты. Синоптики не обещали дождей. На полях погибал урожай, пугая народ голодом. Во многих краях России по вине глупых людей горели леса, эти легкие Земли. Тучи прожорливой саранчи делали то же, что делал огонь. Кровавый XX век уходил, «хлопнув дверью».
- Божья кара, - сказал митрополит Питирим, прощаясь со мной у лифта.
Придет час расплаты. Непременно придет.
ИЛЬЯ ГЛАЗУНОВ И ЕГО АКАДЕМИЯ
У выдающегося русского художника Ильи Глазунова есть глубоко символическая картина «Ландыш». Темносерый квадрат асфальта пробили хрупкие и нежные листочки ландыша, взломали броню мостовой и расцвели белым, удивительно чистым и светлым, как детская слеза, жемчугом, расточая ауру прозрачной чистоты и свежести. Это не просто натюрморт. Это дивная картина, преисполненная философского звучания и символического подтекста, торжества неистребимых жизненных сил, которые не способна остановить, удержать или сломать никакая броня. Напротив, нежное, хрупкое растение, ландыш, как символ прекрасного и благородного, бросил вызов, казалось, непреодолимому препятствию и победил. Для Ильи Глазунова картина эта как отражение творческой судьбы самого художника, его неимоверно трудного пути в большое искусство. Это извечная борьба света и тьмы, Добра и Зла, Правды и Лжи. Извилист и тернист был путь Глазунова на Олимп мастерства. Его травили, не признавали, унижали, на него клеветали. А он не сдавался, он сражался силой своего таланта, Божественного дара, светлого и праведного, а потому и неодолимого. И он победил.
В 1956 году на пражском фестивале молодежи творчество студента Государственного художественного института имени И. Е. Репина Ильи Глазунова было отмечено гран-при. А через год ленинградский студент уже в
Москве в залах Центрального дома работников искусств выставляет 80 своих картин и рисунков. Работы эти произвели сенсацию своей необычностью и новизной. Новое и необычное было не в каких-то художественных изысках и трюках, а в простом и общедоступном - в правде. Не подслащенной, не подкрашенной идеологическими догмами, а в самой что ни есть обнаженной, достоверной правде, схваченной острым и страстным взглядом художника- творца и преподнесенной зрителю в профессионально исполненной реалистической манере.
Десятки работ, дерзких, смелых. Неповторимый почерк, свойственный только ему, его мир, выраженный откровенно, даже с вызовом. Пошли вопросы: «Кто он? Чей он? Из какой стаи?». А он был ничей, сам по себе. Одних в нем не устраивал русский дух, Православие, монархизм. Других - нешаблонность, самостоятельность, дерзость. И тогда раздался клич: «Ату его!».
И началось. Пошли суды и пересуды со всех сторон, справа и слева. Официальные чиновники от искусства усмотрели в творчестве молодого художника непозволительную вольность, отход от принятых стандартов, своего рода вызов властям. Талантливость в данном случае в расчет не принималась. Ее не замечали или не хотели замечать. Со Старой площади раздался грозный окрик: «Кто позволил?!». Руководители Союза художников открестились: мол, это не наш, он не член Союза. Илья Глазунов учился в мастерской маститого академика Бориса Иогансона. Когда студент Глазунов предстал на пороге квартиры своего учителя, чтоб вручить ему пригласительный билет на выставку, дверь перед ним лишь приоткрыла домработница. Илья услышал из глубины квартиры голос метра: «Скажи, что меня нет дома». От ворот поворот. Перетрусивший Иогансон оправдывался публично: «Он не мой ученик, а в настоящий момент даже не студент института имени Репина - мы его исключили». Впрочем, отлучение от института было временным.
В те годы в нашем изобразительном искусстве уже появились первые ростки сорняков, занесенных с Запада недобрыми ветрами, - разного рода
