«авангардистов». Началась реанимация отцов абстракционизма Малевича и Кандинского. Глазунов такое искусство отвергал, оно претило его душевному складу, потому что уродовало действительность, разрушало гармонию, созданную Всевышним, безобразило прекрасное. Между прочим, уже в зрелые годы как бы в ответ на глупый, бессмысленный «Черный квадрат» Малевича Илья Глазунов создает свой белый квадрат. Заснеженное поле, нет горизонта - небо слилось с землей. Белое безмолвье. И на нем, на этом ровном, морозном, заснеженном поле удаляющийся человеческий след. Он обрывается где-то вдали черной точкой, за которой угадывается фигура человека - одинокого, покинутого, изнуренного трудной дорогой, но идущего. Ибо дорогу осилит идущий, как говорят в народе. Сколько разных дум и чувств рождает в душе и памяти эта философского настроя картина. В ней и судьба одного человека, и трагедия человечества, и пафос преодоления трудностей, и роковая обреченность. Уходящий в бессмертие или в никуда человек, эта лишь маленькая черная точка на светлом плато, тем не менее оставляет свой ясно видимый след на заснеженном поле жизни. Глазуновский белый квадрат, написанный с профессиональным блеском художника-реалиста, преисполнен глубокого смысла, он звучит дерзкой пощечиной автору «Черного квадрата», одному из столпов абстрактного искусства. Убежденный реалист, Глазунов не приемлет формализма, в какие бы одежды он ни наряжался. В своей отличной по форме и глубокой по содержанию книге «Россия распятая» он говорит: «Я не любил, не люблю и никогда не буду любить Сезанна, с которого начинаются все монографии “современного искусства”, потому что Сезанн открыл путь к кубизму и сменившему его авангардизму».
Правда жизни, какой бы горькой она ни была, всегда составляла стержень и основу творчества Ильи Сергеевича Глазунова. Это его жизненное и профессиональное кредо надежно охраняло и оберегало его от модных соблазнов и поветрий, пытавшихся вытеснить и подменить, опошлить и оболгать реалистическое искусство, променять прекрасное на уродство и безобразие. Никакие авторитеты, даже мирового масштаба, не в состоянии поколебать его убеждения, приверженность реалистическому искусству, единственно способному выразить правду жизни во всех ее проявлениях и противоречиях, воспеть прекрасное и возвышенное. Он не приемлет не только Сезанна. Его не волнует раздутая рекламой фигура Пабло Пикассо, о котором он говорит с присущей его характеру и темпераменту прямотой: «Пикассо показался многим голым королем, скрывающим свою несостоятельность за холодными ребусами выдумок, выдаваемых за свободу индивидуальности».
Сенсационный успех выставки в ЦДРИ, неодобрительно воспринятый официальными властями, привлек далеко не бескорыстный интерес как на Западе, так и среди местных диссидентов. В Италии об Илье Глазунове вышла книга П. Риччи, насторожившая чиновников от культуры. (На кого, мол, работает? За бугром даром не похвалят. Значит, чужой.) И диссиденты тотчас же признали его своим. Его начали «обхаживать» всех мастей «единомышленники», сочувствующие, готовые пригреть его, гонимого, непризнанного в Отечестве, и приласкать за счет забугорных подачек. Но им скоро пришлось разочароваться в своих планах, они ошиблись, не поняли Илью Сергеевича. Зато он их прекрасно понял. «Что же любят они? - спрашивал Глазунов и отвечал: - Не историческую Россию, а некую демократически-масонскую абстракцию “прав человека”... Стыдно жить в России, не любя ее. Вот и договорились до изуверского лозунга: “Бей русских - спасай Россию!”»
Глазунов прав: лозунг изуверский и циничный, с язвительным намеком. Лозунг «русскоязычных» «божьих избранников», захвативших власть в России, которую не без основания называют филиалом Израиля. Посмотрите, кто командует в правительстве России? Чубайс, Немцов, Лифшиц, Уринсон, Примаков и им подобные. Кто руководит главными банками? Березовский, Гусинский, Фридман, Авен и им подобные сыны Израилевы. Их и в Думе предостаточно: явлинские, боровые, шейнисы, козыревы. Бей русских! И бьют, не получая отпора.
Понимал Илья Сергеевич, что ему не по пути с Евтушенко-Гангнусом. Поняли и те, кто поспешил признать его «своим», диссидентом, и тотчас же навесили на него ярлык антисемита, черносотенца. Это испытанная метода сионистов загубила немало русских талантов. Но иногда она давала «осечку». Так было и с Глазуновым -орешек оказался не по зубам, хотя творческий путь его был устлан не розами, а шипами и надолбами, через которые пробираться было нелегко. «Стыдно жить в России и не любить ее!» Это голос истинного патриота, голос его пламенного сердца.
Мы любим то, что хорошо знаем. Любовь к Отечеству Илья унаследовал с детских лет от своих благородных предков, представителей русского дворянства. Но основательное познание России он начал в студенческие годы, путешествуя с этюдником по бескрайним просторам родной земли. Вместе с приятелем они начали свой маршрут от истоков Волги, исконно русской реки, которую, между прочим, почетный гражданин Санкт-Петербурга академик Лихачев вызывающе не считает русской, потому как она омывает берега с нерусским населением. «Любить Отечество - великую Россию, - говорит Илья Сергеевич, - меня учили творения русских ученых, поэтов и писателей; поездки в Углич, Кижи, на Ладогу были судьбоносными вехами в моей юности». Именно там открыл юный художник Илья Глазунов первозданную красоту родной природы, ее богатырско-сказочное многоцве-тие, прозрачную синь ее озер и рек, сияющую голубизну лесов и солнечных полян. «Помню, как шел пешком по одинокой узкой дороге. Высоко надо мной бежали облака в далекие страны, вершины могучих сосен гнулись и шумели под ударами северного ветра, - вспоминает Илья Сергеевич, - какая хрупкая нежная прелесть в северной русской природе! Какой тихой, невыразимой музыки полны всплески лесных озер, шуршание камыша, молчание белых камней... Как поют птицы в северных новгородских лесах! Как бесконечен бор с темными, заколдованными озерами. Кажется, здесь и сидела бедная Аленушка, всеми забытая, со своими думами, грустными и тихими. Как набат, шумят далекие вершины столетних сосен, на зелени мягкого мха мерцают ягоды». Очарованный родной природой юный художник впитывал своей восторженной душой ее Божественную гармонию и красоту, чтобы затем через краски и холст донести свой восторг до зрителя. По нескольку дней он жил в крестьянских избах, беседовал с сельчанами, писал их портреты, делал зарисовки.
«Запомнилась одна из таких деревень, затерянных в тихвинских перелесках, - писал впоследствии Илья Сергеевич. - Ветер свистит в голых кроваво- красных вербных прутьях. И вдруг среди обугленных труб и гонимого ветром пепла согбенная старушечья фигура, неподвижная, как окаменевшее
