========== 3. ==========
Вернувшись в свою квартиру, Чихо чувствует себя спокойным. Сон возвращает ему привычную уверенность, ставит все на свои места, и он просыпается с абсолютным ощущением того, что ему наплевать. На все. Даже сейчас, когда Чихо вкратце пересказывает все события Минхеку, он не чувствует и толики прежнего волнения, просто что-то слабо проскребывает по внутренностям, отдаваясь секундной дрожью в руках, но У не обращает внимание и продолжает следить за нервно расхаживающим туда-сюда другом.
— Я, видимо, чувствовал, что ничем хорошим «сюрприз» на твой день рождения от этих идиотов не закончится. Как же я рад, что не присоединился. Блять, Чихо, как такое вообще могло произойти? — Минхек медленно нарезает круги по просторной гостиной и не находит себе места, голос у него ровный — он не злится, но Чихо знает, что Ли опасно близок к чему-то подобному. Его нервозность и озабоченность удивляют Чихо не меньше, чем своя вчерашняя истерия на прозвучавшее имя Чонгука.
— У меня такое ощущение, что тебя то, что произошло, беспокоит больше, чем меня, — Чихо вопросительно вскидывает бровь, доставая сигарету из пачки, и поднимает на остановившегося напротив мужчину насмешливый взгляд.
Минхек хватает его за запястье, выдергивая из кресла на уровень своих глаз, и смотрит, долго так смотрит, серьезно, будто он знает, где отыскать в нем эту запрятанную глубоко внутри странную тягу переложить Чонгука в горизонтальную плоскость. И находит ее, пытаясь взглядом вытянуть из нутра это дикое желание. Чихо не отворачивается, потому что не понимает, что тут вообще такого особенного в этой всей поебени, но Минхек цепляет его глазами так, будто он что-то знает и видит. Что-то, чего не знает и не видит он.
— Тебя вообще не ебет, что ты трахнул своего брата, да?! — Минхек отмахивается первым, как-то осуждающе фыркает, но на диван рядом с У садится, продолжая пристально следить за каждым изменением в его лице. — Это уже слишком, Чихо. Даже меня ты поражаешь своими выкидонами.
— Послушай, — Чихо откидывает ненужную уже пачку на столик, опускается обратно в кресло и закуривает, прокручивая дорогую зажигалку в свободной руке, с напускным интересом разглядывая переливы света в хрустальном светильнике на стене. — То, что мой братец подался в шлюхи и с удовольствием лег под меня, притом даже не единожды — не моя забота. Я щедро оплатил его услуги, и все остались довольны.
У глубоко затягивается и расслабленно упирается локтями в колени, блаженно прикрывает глаза, ухмыляясь, когда замечает, что Минхек недовольно морщится на его слова. Они оба молчат, потому что Ли ничего не говорит, просто смотрит, а Чихо совершенно не нравится, что это молчание словно кожу прижигает, заставляя вдруг усомниться, стоило ли вообще заводить этот разговор. Потому что на самом деле Минхек слишком рассудителен и настолько же упрям, он может без особых усилий раздолбить всю его самоуверенность к чертям собачьим одними лишь словами и заставить копаться в себе так глубоко, чтобы любая, даже самая паршивая правда оказалась на виду. Чихо этого не хочет. Поэтому они так и сидят друг напротив друга, будто бы и не друзья вовсе, пока Чихо всё-таки не надоедает вся эта липкая хрень между ними.
— Я не понимаю другого, как он, узнав меня, все равно на это пошел. Это в очередной раз подтверждает мои мысли о том, что рожденный от шлюхи, которая разбила чужую семью, так же и закончит. Я даже где-то рад, что вживую убедился в продажности этого сучьего отребья. Ему похуй, перед кем ноги раздвигать, если платят. Вот и мне сейчас похуй, что я трахнул эту проститутку, — Чихо разводит руки в стороны, равнодушно пожимая плечами, отклоняется на спинку кресла и закидывает ступню в ярком кроссовке на другую ногу чуть выше колена.
Вся его поза буквально пропитана расслабленностью и отчуждением, Минхек наблюдает, как У по новой подкуривает, выдыхая дым в его сторону, и качает головой, просто потому, что всё это — слишком много, чтобы сказать, и еще больше — чтобы промолчать.
— Это не правильно. Все неправильно.
Чихо на него не смотрит, бездумно пялится на выбившийся шнурок, поддевая и наматывая его на палец, потому что он не собирается поддаваться и вестись на четко прозвучавшее в словах Минхека разочарование, поэтому пропускает мимо себя его тяжелый взгляд, и Ли просто встает на ноги, отворачивается и идет открывать окно. Но не замолкает, привыкший говорить все, что он думает.
— Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Даже, если ты его ненавидишь, и его мать увела у тебя отца, все равно он твой младший брат. Хочешь ты того или нет, слышишь? — Минхек чуть повышает голос, он не кричит, но голос звучит многим тверже, чем было до этого.
Чихо все-таки кивает, незаметно почти, поджимает губы в тонкую бескровную линию и действительно слушает, осознавая, что Минхек единственный умеет быть настолько пугающим в своем убежденном спокойствии, что веришь ему безоговорочно и поступаешь точно также, не смея ослушаться.
— Чихо, блять, это пиздец, как неправильно. Ты хоть интересовался почему? Почему он продает свое тело? По моим подсчетам, в его возрасте люди еще учатся. Какого черта он делал в твоем номере? И нахрена он вообще работает у Кена? Я тебя не понимаю. Даже я задаюсь этими вопросами, а ты сидишь себе и спокойно куришь. — Минхек вцепляется пальцами в прохладную раму окна, распахивая створку слишком резко, чтобы не понять, что он действительно начитает злиться, и опирается на подоконник, скрещивая руки на груди, одновременно с этим сводя брови к переносице. Но Чихо почти научился на это не реагировать. И сколько бы переломанных и стертых в пыль костей и внутренностей не обещали эти стальные нотки в глазах Минхека, Чихо всё равно будет поступать по-своему и вляпается в любое дерьмо, если ему этого захочется.
— Говорим на эту тему последний раз. Мне плевать на все твои «почему». Это не моя забота и проблемы тоже не мои. Я отлично провел время. Если тебе станет легче, можешь съездить к Кену и выписать его себе. Чонгук зовут. Поверь мне, тебе понравится. Он профессиональная блядь, а как он отсасывает… — Минхек морщится на слова Чихо, но понимает, что спорить сейчас бесполезно. — Ублажит как надо, еще спасибо мне скажешь. А теперь