дышит через рот и цепляется за удерживающую его от падения руку на животе, позволяя полностью руководить процессом. Чихо трахает глубоко, не делает перерывов, только меняет угол проникновения, смутно осознавая, что хочет попробовать разделить это дикое удовольствие на двоих. Чонгук под ним слишком горячий, прохлада воды ни капли не остужает его кожу, наоборот заставляет чувства обостриться, и он до крови кусает свои губы, свободной рукой мажет по стене, не находя под пальцами опоры, но все равно не может больше терпеть эти пытки и начинает стонать в голос. Чихо понимает, что до абсурда готов кончить прямо сейчас, от одних этих блядских стонов, эхом разносящихся по ванной комнате. У не может закрыть глаза, он отнимает ладонь от зеркала и ведет ей вверх по предплечью Чонгука, касается кончиками пальцев гладкой кожи, повторяя очертания оглаживающих тело струек, чуть надавливает на линию челюсти и соскальзывает прямо к приоткрытым губам, когда мальчишка поворачивает голову. Он хочет заставить Чонгука прекратить так стонать, но жалеет об этом уже в следующую секунду. Чон отчаянно прихватывает зубами мягкие подушечки, втягивает их в рот, обводя языком каждую сперва поочередно, а потом и все вместе, начиная, посасывать и прикусывать пальцы Чихо. У тянет Чонгука на себя, разворачивает к самому не запотевшему зеркалу и смотрит, бесконечно долго всматривается в их отражения — картина того, как он отдается ему, обволакивает мокрыми губами пальцы, одновременно насаживаясь на него, срывает крышу моментально.
— Ты кончишь вместе со мной, — хрипло произносит Чихо, но в ответ получает только задушенное протестующее мычание, крепко перехватывая член Чонгука у основания.
Чихо ловит затуманенный расфокусированный взгляд Чона, завязывая узлом протянувшуюся между ними оплавленную красную нить, и ни на секунду не отрывает от него глаз. Он смотрит так пристально, что Чонгук начинает бояться. Он знает, кто перед ним, знает, насколько реален тот черный- пречерный космос, отражающийся в глазах У Чихо. Чонгук его видит, прямо сейчас видит, и пытается только в этой черноте найти свой собственный страх. Но сердце ухает в пятки под весом вспыхнувшего адреналина, когда Чонгук четко различает на дне своих зрачков не панику и даже не ужас, а мольбу не останавливаться и ни за что не выпускать его из рук. Чон давится вдохом, не удерживает чужие пальцы во рту и отворачивается, чуть ли не выворачивая себе шею и делая только хуже. Он до болезненной рези под веками смотрит на стену слева и не может моргнуть. Чихо обнимает его гораздо крепче, чем стоило бы держать обычную шлюху, словно бы это могло хоть что-то значить. Он прижимает Чонгука к себе, размашисто двигается, придерживая за бедра, и Чон видит, как член У плавно выскальзывает из его тела и исчезает каждый раз, когда Чихо в него толкается. От этого вида у Чонгука кружится голова, и его самоконтроль с оглушающим хлопком лопается как воздушный шарик. У прослеживает за его взглядом и рычит в удовольствии, замечая, что этот блядский мальчик зажимается снова и не позволяет выйти.
— Пожалуйста… — шепчет Чонгук, словно в бреду. — Позволь мне, Зико…
Чонгук кончает, не успев договорить, от одного неосторожного движения руки У. Чихо делает последний глубокий толчок и, не двигаясь, следом изливается прямо в Чонгука. Чон сквозь пелену в глазах видит в зеркале, как вода смывает сперму с его ног, но стоит Чихо отпустить его, как он в бессилии опускается на кафельный пол и прислоняется к стене.
— Как ты меня назвал? — резко спрашивает У, сверху вниз смотря на Чонгука.
Позвоночник от его вопроса ошпаривает жидким азотом, настолько ощутимо и мерзко, что Чон не догоняет еще даже, чувствует скорее, что он проебался, проебался так фатально, как никогда еще в своей жизни не проебывался.
Чонгук шумно сглатывает, не в силах заставить себя открыть рот, а Чихо, нагнувшись, больно хватает его за горло и, легко подняв, как будто он ничего не весит, грубо вжимает в стену.
— Как ты меня назвал?
Повторный вопрос У задает тише, но от этого он не звучит менее угрожающе. Чонгуку становится страшно от этого стального голоса и глаз, радужку которых топит в насыщенно расползающемся гневе. Чихо усиливает давление, требуя ответа, и Чон чувствует, что задыхается.
— Чихо, — голос предательски срывается еще на первой букве, но Чонгук все равно хрипит, хватается за душащую его руку, но шею, правда, высвободить не получается даже со второй попытки — пальцы сжимаются еще крепче, грозясь оставить после себя синяки. — Тебя так парни в комнате называли.
Чон никогда не умел лгать, но сейчас он как никогда прежде отчаянно надеется, что эта ложь прокатит, и У не заметит, насколько непомерно огромную ошибку он совершил.
— Врешь, сука, — сквозь зубы выговаривает Чихо и с силой ударяет мальчишку головой об стену. — Последний раз спрашиваю, иначе я сверну тебе шею, и всем будет похуй на какую-то проститутку, сдохшую в номере отеля, скажем от передоза. С моими связями никто лишних вопросов задавать не будет. Поэтому повторяю всего один раз — откуда ты знаешь мое имя? — четко, делая паузу после каждого слова, так, что это даже на вопрос больше не похоже, выговаривает У.
Чихо заводится легко. Когда он спрашивает, и его игнорируют, это происходит вдвое быстрее. Чонгук его вопросов, кажется, не замечает вообще. Это бесит. А то, что он не поднимает взгляд и упорно пытается отмолчаться, выводит с первой космической. Поэтому Чихо, не контролируя свои действия, не без удовольствия ловко выворачивает его поудобнее и снова прикладывает Чона затылком. Трижды. Так, что ему даже кажется, что зеркало позади треснуло от силы ударов.
Резкая боль простреливает вплоть до позвоночника. Чонгук жмурится, пытается избавиться от темноты перед глазами и воет практически в голос,
