приказчику Платову.
- Умоляю вас, барин, смилуйтесь! – завыла женщина, хватая Трегубова за начищенный сапог.
- Пошла прочь! – рявкнул, тот отталкивая ногой хрупкую Трину, как надоедливую вшивую псину.
Семен Платов достал из-за пояса треххвостую нагайку и занес ее над головой, нанося сжавшемуся телу Мефодия первый удар.
Кожа спины юноши была слегка огрубевшей и привыкшей к жестокому наказанию, так что первые два удара просто заставили его вздрогнуть и вспомнить, когда в последний раз он получал «на орехи».
«Давненько, вроде как при батьке еще было» - силился соображать Мефодий, пытаясь отвлечься от острой боли. Уставившись темными, как грозовое небо, глазами на молочную лужу под ногами да размокший ломоть хлеба, он словил себя на мысли, что остался без обеда. Ну что ж, видать, теперь и ужинать не придется.
Кругом стоял тихий ропот, сопровождаемый прерывистым ревом Трины. Надсадно вырывавшееся из груди дыхание Платова от вынужденного усердия звучало в унисон с размеренным свистом треххвостой нагайки.
С пятым ударом плети кожу Мефодия вспорола кровавая борозда. С десятым борозд было уже в пять раз больше. Девки, что вздрагивали да изредка косились на лежавшего под кнутом конюха, тихо заревели, пряча лица в подолах льняных передников.
Стыда в душе Мефодия давно уже не было. А вот жгучая боль, ненависть и жажда мщения, что поднимались из самого его нутра, шли от каждой клеточки и нервного окончания, собираясь и раскаленным свинцом распирая горло, требовали разжать зубы, выплюнуть толстый кусок кожи, широко раскрыть рот и, набрав воздуху в легкие, заорать что есть мочи, да так, чтоб все окружавшие его звуки померкли.
Не кричал и не молил о пощаде Мефодий ранее, и сейчас такого удовольствия мерзавцу Трегубову не доставит. К пятнадцатому удару его спина походила на кровавое месиво, глаза заволокло дымкой боли и они стали терять резкость, в ушах стоял неприятный звон, а сам конюх, с трудом цепляясь руками за углы лавки, еле держался на краю забытья.
Задыхающийся и взмыленный Платов, стряхнув с плети кровь, уже хотел было нанести следующий удар, как его остановил истошный крик одной из дворовых девок, стоявшей рядом.
- Перестаньте! О, боженьки! – истерически завопила Дуня Федосова, падая на покрытый сеном земляной пол конюшни. Ее ладони были плотно прижаты к низу живота, а сквозь сарафан в районе бедер обильно стала проступать алая кровь.
Семен Платов, окинув лихорадочным взором девку, что, кажись, младенчика нерожденного выкидывала, перевел взгляд на Трегубова, ожидая дальнейшего приказа хозяина.
- Хватит! – нехотя процедил Николай Карпович, велев окатить Мефодия холодной водой, а Федосову поднять и отнести в избу родителей, отправив туда повитуху.
Ощутив, как холодная вода резанула по избитому до крови телу, юноша тихо застонал и стал отфыркиваться. Подойдя к конюху, Трегубов схватил его за влажные вихры, заставляя затуманенным взором глядеть себе в глаза.
- Везучий же ты, сукин сын, и стойкий, - прошипел барин тому в самое ухо, резко выпуская из рук голову Мефодия. Бросив удовлетворенный взгляд на многочисленные кровоточащие борозды, украшавшие спину непокорного стервеца, помещик вышел прочь из конюшни.
- Николай Карпович, батюшка, - скулила Трина, смиренно следуя за ним, потупив заплаканный взор, - дозвольте сыну раны залечить.
- Что ж, изволь, - милостиво бросил Трегубов, окатив женщину холодным взглядом, – он мне к завтрашней охоте нужен.
- Христос с вами, будьте милосердны! – взмолилась Трина. - Дай бог, чтобы он через пару суток оклемался!
- Ладно! – рявкнул Николай Карпович, теряя терпение. – Что хошь с ним делай! Исцеляй, ворожи, припарки да мази прикладывай, но чтобы через двое суток он приступил к своим холопским обязанностям! Я тут дармоедов спесивых держать не намерен!
***
Оба Ланских в предвечерних сумерках проезжали по безлюдному двору усадьбы и уже были у самой конюшни, как услышали истошный женский вопль.
Алексей первым спрыгнул с коня и стал расталкивать людскую толпу. Мимо него быстро прошел дюжий крепостной, неся бесчувственную дворовую девушку, подол и передник которой был весь в пятнах крови.
- А вот и вы, господа! Алексей Петрович, Павел Сергеевич, мое почтение, - поприветствовал их Трегубов. – Не изволите ли в дом зайти, умыться с дороги и отужинать?
- Что здесь произошло?! – встревожено спросил младший Ланской, проводив взглядом крестьянина, несшего девушку, а затем, взглянув на деревянную лавку конюшни, на которой лежало тело жестоко избитого молодого человека.
Сердце Алексея сжалось в комок, когда он увидел темную макушку, слипшиеся от воды волосы, знакомый силуэт, плечи, крепкие руки, а в подтверждение своих самых худших опасений - рядом сидевшую и тихо ревевшую Трину. Женщина мягкой тряпицей аккуратно промакивала кровь из многочисленных ран на спине сына, больше походившей на сырой котлетный фарш.
- Пустое, не на что там смотреть, - снисходительно ответил Трегубов, махнув рукой в сторону конюшни, - просто нерадивых слуг наказываю, -
