Он не боялся, что милорды сбегут. Слухи о поимке Ойстера еще не разошлись, а когда разойдутся -- никто из членов совета не отважится на побег, тем самым признавая себя виновным. Они будут ждать и надеяться, что сумеют оправдаться или откупиться, и утешать себя мыслями о том, что их, потомков старинных родов, не коснется рука правосудия.
Дойл вышел из королевского шатра с мыслью о том, что этот еще не кончившийся день вымотал его до предела. Но было еще одно дело, которое требовало завершения -- причем именно сегодня.
В лекарском шатре было темно, тихо и пусто, если не считать самого лекаря. Взгляд Дойла заметался от одного тюфяка к другому.
-- Где леди Харроу?
Старик обернулся, поклонился и пробормотал:
-- Леди со своей служанкой ушла два часа назад, сказала, что желает поговорить с вами, милорд.
В другой раз Дойл бы не поленился как следует встряхнуть этого дурака, который не должен был никуда выпускать свою пациентку, но сейчас у него не было на это ни сил, ни желания.
Вероятнее всего, леди Харроу подошла к его шатру как раз тогда, когда он беседовал с Ойстером, и не захотела им мешать. Поэтому Дойл почти без колебаний направился к ее личному шатру -- именно туда она должна была уйти, не пожелав возвращаться в лекарскую.
И действительно, в ее шатре горели пятна зажженных свечей, на фоне которых то и дело мелькала небольшая тень. Дойл приблизился и остановился в нерешительности. На мгновение представилось, что женщина уже разделась ко сну, и лежит сейчас, закутанная в одеяла и теплые шкуры. С непокрытыми волосами. На эту мысль тело отозвалось недвусмысленно и даже болезненно. Мотнув головой, он постарался вернуть себе трезвость мышления и занес руку для того, чтобы поскрести по ткани, но не успел -- полог приподнялся, и на улицу выглянула старуха-служанка с пустым ведром. Отшатнулась, увидев его.
-- Лежи Харроу еще не легла?
-- Леди собирается к вечернему пиру, милорд, -- ответила служанка хриплым, надломленным, старым голосом.
-- Передай ей, что ее желает видеть милорд Дойл.
Оставив ведро, служанка вернулась в шатер. Дойл напряг слух и разобрал ее сообщение и последовавший ответ:
-- Передай милорду, что я не расположена сейчас его видеть.
Старуха что-то добавила -- кажется, увещевательное, на что леди Харроу сказала громче:
-- Мне все равно.
Опять старушечье бормотание. До Дойла донеслись слова "обещание" и "решение".
-- Ты знаешь мое отношение. Никогда.
Теперь в бормотании ему удалось разобрать "время", "необходимость" и "долг". За ними последовала тишина. Потом резкое:
-- Застегни платье.
Дойл поспешно отошел на несколько шагов от шатра, и спустя минуту на улицу вышла леди Харроу. Дойл поклонился ей -- во всяком случае, обозначил поклон -- и спросил:
-- Надеюсь, вы не смертельно заскучали в лекарском шатре.
Он подозревал, что она чувствует себя обиженной -- он воспользовался ее помощью, совершенно неоценимой, а после оставил скучать в компании ворчливого старика на половину дня.
-- Нет, -- ответила она кратко и почему-то раздраженно.
Он вспомнил ее рассказ о том, как эмирский лекарь в доме отца учил ее и развлекал, пока она была ребенком, и прибавил:
-- Не обижайтесь -- я весьма ценю лекарское дело.
На ее губах так и не появилась ожидаемая улыбка, а глаза по-прежнему были холодными, и в них чувствовалось что-то еще. Что-то близкое к презрению или раздражению -- хотя еще несколько часов назад, неся ее на руках, Дойл готов был поклясться, что читал в них уважение и, возможно, даже симпатию. Непроизвольно сжалась в кулак здоровая рука.
-- Вы хотели видеть меня, милорд Дойл, -- произнесла она сухо. -- И что-то мне сказать.
Она поджала губы, так что они стали еще тоньше, чем были в тот день, когда Дойл с тенями обыскивал ее дом. Что-то произошло за время второй охоты, допроса и последующей беседы с Эйрихом. Дойл сделал небольшой шаг вперед, чтобы отчетливей видеть лицо леди Харроу в наступивших серых сумерках. Она словно непроизвольно отшатнулась -- совсем несильно, но слишком заметно. Так, как отшатывались от него все женщины, всегда.
Самолюбие взвыло раненым зверем. Захотелось пожелать хорошего вечера -- и убраться прочь. Но Дойл редко позволял чувствам управлять им. Разум же требовал выяснить, что заставило леди Харроу так перемениться -- потому что изменения были заметны. В отличие от других -- многих других -- она не могла вдруг проникнуться отвращением к его уродству. Она наблюдает его уже достаточно долго. Проклятье, сегодня днем она совершенно не выказывала отвращения, обнимая его за шею и позволяя поднять себя.
Значит, что-то произошло.
