Ленин. Алгоритм революции и образ будущего

Он писал: «Энгельс, как и Маркс, отстаивает, с точки зрения пролетариата и пролетарской революции, демократический централизм, единую и нераздельную республику. Федеративную республику он рассматривает либо как исключение и помеху развитию, либо как переход от монархии к централистической республике, как “шаг вперед” при известных особых условиях…

Энгельс с фактами в руках, на самом точном примере, опровергает чрезвычайно распространенный — особенно среди мелкобуржуазной демократии — предрассудок, будто федеративная республика означает непременно больше свободы, чем централистическая. Это неверно. Факты, приводимые Энгельсом относительно централистической французской республики,… опровергают это. Свободы больше давала действительно демократическая централистическая республика, чем федералистическая» [112].

Ленин считал федерацию вынужденным временным состоянием, о чем говорил в работах 1914 г. Буквально накануне Октябрьской революции Ленин вернулся к вопросу о самоопределении народов и отделении частей бывшей Российской империи от Советской России. Обсуждая пересмотр партийной программы 19-21 октября 1917 г., он подчеркнул: «Мы вовсе отделения не хотим. Мы хотим как можно более крупного государства, как можно более тесного союза, как можно большего числа наций, живущих по соседству с великорусами; мы хотим этого в интересах демократии и социализма, в интересах привлечения к борьбе пролетариата как можно большего числа трудящихся разных наций. Мы хотим революционно-пролетарского единства, соединения, а не разделения. Мы хотим революционного соединения, поэтому не ставим лозунга объединения всех и всяких государств вообще, ибо на очереди дня социальная революция ставит объединение только государств, перешедших и переходящих к социализму, освобождающихся колоний и т. д… Мы хотим, чтобы республика русского (я бы не прочь сказать даже: великорусского, ибо это правильнее) народа привлекала к себе иные нации, но чем? Не насилием, а исключительно добровольным соглашением. Иначе нарушается единство и братский союз рабочих всех стран» [207].

На 3-м Съезде Советов (январь 1918 г.) Ленин сказал: «Мы действовали без дипломатов, без старых способов, применяемых империалистами, но величайший результат налицо — победа революции и соединения с нами победивших в одну могучую революционную федерацию. Мы властвуем, не разделяя, по жестокому закону Древнего Рима, а соединяя всех трудящихся неразрывными цепями живых интересов, классового сознания. И наш союз, наше новое государство прочнее, чем насильническая власть, объединенная ложью и железом в нужные для империалистов искусственные государственные образования… Совершенно добровольно, без лжи и железа, будет расти эта федерация, и она несокрушима» [113].

В 1920 г. Ленин писал в Тезисах ко II конгрессу Коминтерна: «Федерация является переходной формой к полному единству трудящихся разных наций. Федерация уже на практике обнаружила свою целесообразность как в РСФСР к другим советским республикам…, так и внутри РСФСР по отношению к национальностям, не имевшим раньше ни государственного существования, ни автономии (например, Башкирская и Татарская автономные в РСФСР, созданные в 1919 и 1920 годах)» [114].

Очевидно, что Ленин первым оценил обстановку и в начатой Гражданской войне — она именно создала «известные особые условия». Условия в рассыпанной Российской империи в 1917 г. не имели подобия условиям Франции 1772-1798 гг.

Ленин это быстро понял, хотя другие руководители (например, Дзержинский и Сталин) продолжали быть за унитарное государство, и их поддерживало руководство большинства советских республик. Потому Сталин и выдвинул план автономизации — объединение всех республик в составе РСФСР на правах автономий. Однако в ходе обсуждения большинство, в том числе Сталин, согласились с доводами Ленина.

Вот суждения Н. Алексеева в этом контексте: «При наличии де-централизационных процессов в России, особенно обнаружившихся в революции 1917 г., форма федерализма, которую можно назвать советской, обладает целым рядом преимуществ, недостаточно оцененных современной политикой. Политика эта при оценке советского федерализма обычно строит такого рода суждение: советский федерализм не похож на федерализм западный, а потому он вообще не может быть назван федерализмом и должен быть признан системой дефектной и ничего не стоящей…

Между тем условия политической жизни России и государств западной культуры — весьма различны, и нормальное для Запада может быть совершенно непригодным у нас. При наличии в России децентрализационных процессов было бы прямым безумием с ними не считаться… Безумием было бы, если бы будущее правительство России повторило по отношению к децентрализационным процессам все ошибки самодержавия и все ошибки белого движения… Для реальной политики за точку отправления следует принять не заветы отживших эпох и не радикальные бредни, а ту фактическую ситуацию, которая стихийно выросла» [111].

В 1920 г. нарком по делам национальностей Сталин сделал категорическое заявление, что отделение окраин России совершенно неприемлемо. Военные действия на территории Украины, Кавказа, Средней Азии всегда рассматривались красными как явление гражданской войны, а не межнациональных войн.

Сейчас многие считают ошибкой решение создавать СССР как федерацию — с огосударствлением народов и народностей бывшей Российской империи. Дескать, если бы поделили страну на губернии, без национальной окраски и без права самоопределения, то и не было бы никакого сепаратизма. Но все царские правительства принципиально отказались от политики планомерной ассимиляции нерусских народов с ликвидацией этнического разнообразия. Русская культура по традиции также исключала насильственную ассимиляцию народов как политическую технологию. Представление о принципах межнационального общежития основывалось на образе семьи народов.