понимаешь?
Потом, как гостеприимный хозяин, истинный кавказец, велел подать обед с вином. Разговорились о том о сём.
Затем Сталин поднялся из-за стола, за ним последовал Кавтарадзе. Раскуривая трубку у открытого окна, Сталин некоторое время молчал. Вдруг, резко повернувшись к гостю, пронзил его тяжёлым взглядом:
— А всё-таки ты хотел убить меня!
И, резко отвернувшись от оцепеневшего кунака, быстро покинул комнату.
Гость, придя в себя, ждал, прислушиваясь, что сейчас явятся люди и его вновь доставят на Лубянку. Но никто не появлялся. Постояв ещё минуту-две, Сергей Ноевич решительно направился к двери и, выйдя в прихожую, спустился по лестнице во двор. Огляделся — нигде никого.
Он направился к проходной, не сомневаясь в том, что уж здесь его точно возьмут. Охранника на месте не оказалось, но машина стояла.
Кавтарадзе решительно распахнул дверцу салона, сел и приказал шофёру: «Вези!»
В гостинице он некоторое время ждал. Но, не дождавшись людей в штатском, прилёг на диван и крепко уснул.
Утром явились те самые люди в штатском, вежливо пригласили в машину.
Кавтарадзе не выразил ни удивления, ни беспокойства, ни волнения. Он был готов ко всему и молча последовал за ними.
Сидя в салоне автомобиля, в окно не глядел. Голова его была низко опущена, и только Бог знает, какие гнетущие думы одолевали его, что проплывало перед его глазами. Может, мрачные застенки камер НКВД, а может, арестантские вагоны, трюмы речных пароходиков, скученность, грязь и вонь холодных бараков, забитых трёхъярусными кроватями, и лесоповал на пятидесятиградусном морозе.
Когда машина остановилась у парадного подъезда Министерства иностранных дел, он глазам своим не поверил, потом облегчённо вздохнул.
Со Сталиным Кавтарадзе больше не виделся. Сознавал, что он — всего лишь винтик, который понадобился в тяжёлые годы испытаний гигантского государственного механизма, и в любую минуту этот винтик, как бывший в употреблении, поистёртый, вышвырнут в груду утильсырья гулаговских бараков. Этого часа Сергей Ноевич ждал, самоотверженно отдаваясь работе в советском МИДе, до марта 1953-го.
Так уничтожался генофонд нации, мыслящая элита не только русских, грузин, украинцев, белорусов, азербайджанцев, но и других народов — в большинстве своём одарённые и умудрённые жизненным опытом старики. Их уничтожали как живую историческую память и как свидетелей, знавших прошлое авантюристов от политики, которые ради достижения власти шагали по трупам.
Достигнув власти, Берия уже не стеснялся в выборе средств и избавлялся от неугодных, физически их истребляя.
Он и другие дорвавшиеся до власти в своей политической игре делали ставку на молодёжь. Расчёт не лишён смысла. Молодые, даже здравомыслящие, во многом подобны пластилину в ловких руках политиков. Посредством идеологической обработки и демагогии, похвал, подкупа, повышения в должности властвующий авантюрист может вылепить из честолюбивого молодого человека послушного, бездумного, причём искреннего исполнителя своей воли, что не всегда удаётся с умудрённым жизненным опытом, самостоятельно мыслящим человеком.
Беда в том, что авантюризм дорвавшегося до ничем не ограниченной власти правителя, уверенного в собственной божественной непогрешимости, опирающегося на механически мыслящее, раболепствующее окружение, в конце концов приводит страну к разорению, а народ — к бедствиям и смуте.
Молодые дилетанты, увлекающиеся политическими играми, в диспутах на вечную тему «отцов и детей» прибегают к примеру полководческого таланта Александра Македонского. Но короля делает свита.
Слышали молодцы о покорителе миров, но не ведали о том, что у юного воинственного царя многие полководцы греческих и македонских отрядов были старики-генералы, закалённые в походах и боях при Филиппе — отце Александра. А в состав военного совета входили философы-мудрецы во главе с Аристотелем.
Однако опьянённый военными успехами и громкой славой молодой завоеватель возомнил себя богом. И не только возомнил, но и послал в Грецию повеление — причислить себя к олимпийским богам, а лик свой изображать на монетах.
Традиционно на греческих монетах помещались образы богов — покровителей городов-государств. Устраивая торжественные парады, Искандер (под этим именем Александр вошёл в героический эпос Востока) стал появляться в роскошных восточных нарядах и требовать, чтобы воинство, во главе с седыми генералами, отбивало ему земные поклоны.
Отступление от привычной суровой простоты возмущало и полководцев, и советников-философов. Всех, кто открыто выражал недовольство, Александр предавал казни с бездумной кичливостью. Ропщущих, разжаловав, изгонял.
Охваченный воинственным пылом, уверенный в непревзойдённости своих достоинств, молодой царь строил планы новых походов. И когда его стали
