с Резерфордом и Бором. Но все было совсем не так, когда осенью 1951 г. я пришел в Кавендишскую лабораторию Кембриджа, чтобы стать членом небольшой группы физиков и химиков, изучавшей трехмерные структуры белков. Крику тогда было уже тридцать пять лет, и тем не менее он был почти никому не известен…
Это, разумеется, начало неподражаемой «Двойной спирали» (The Double Helix) Джеймса Уотсона. Кроличья нора у Уотсона — намек на характер Фрэнсиса Крика, особенно на его вечную нескромность, противопоставленную резким переменам в его репутации, о которых мы, очевидно, вот-вот услышим. Мы еще очень плохо понимаем, кто такой Крик, что такого он совершил, что из безвестности сразу попал в фигуры, перед которыми благоговеют, или как он связан с рассказчиком. Но мы точно хотим об этом узнать. В последующих главах мы узнаем очень многое о ДНК, теориях и экспериментах, которые привели к открытию ее структуры. Но перелистывать страницы нас заставляет взаимодействие персонажей, а не молекул. «Действующих лиц [в истории ДНК] было пятеро, — пишет Уотсон в предисловии, — Морис Уилкинс, Розалинд Франклин, Лайнус Полинг, Фрэнсис Крик и я». Поставьте персонажей в центр вашей истории, и пусть наука вытекает из их взаимоотношений.
Конечно, большинству научных авторов не повезло открыть структуру ДНК или как-то иначе пережить события, которые они описывают. Первые две главы в сборнике Давы Собел «Лучшие научные писатели США 2004 года» представляют два разных подхода к созданию мощных лидов. Иногда поиск и исследование истории сами по себе дают устойчивую структуру для повествования от первого лица. Этот подход использует Дженнифер Кан в статье «Разобран на запчасти» для журнала
Телевизор в палате мертвого человека работает всю ночь. Сейчас идет программа «Товарищи по кораблю» — романтическое реалити-шоу, которого едва слышно за шипением аппарата искусственного дыхания. Время — четыре утра, я здесь уже шесть часов, сижу в углу, пока три медсестры по очереди возятся с набором капельниц. Они переживают о здоровье мертвеца.
Здесь читателя привлекает разительное несоответствие между обыденностью сцены в больничной палате и тем фактом, что пациент мертв. Обратите внимание на умелое использование деталей: в хорошем повествовании не просто можно потратить место и время, чтобы рассказать, какая передача идет по телевизору, какие еще звуки есть в комнате, где и как долго сидит рассказчик и т. д. — это необходимо. Заметьте, что Кан не торопится рассказать, почему медсестер так заботит мертвец, — это пример хорошего темпа повествования, так важного для историй. Мы узнаем, что это история про донорские органы, только в третьем абзаце текста. К этому моменту нас уже затянуло глубоко в кроличью нору.
В большинстве случаев больше подойдет повествование от третьего лица, не загромождающее текст навязчивым «я». Вот еще одно начало истории с отличным темпом, на этот раз в третьем лице, из рассказа «Отчаянные меры» Атула Гаванде для журнала
28 ноября 1942 г. случайная спичка подожгла бумажные листья искусственной пальмы с электрической подсветкой в углу ночного клуба «Коконат Гроув» неподалеку от театрального района Бостона — так начался один из самых страшных пожаров в истории Америки. Пламя перекинулось на ткань, драпирующую потолок, и разошлось повсюду, охватив клуб за считаные минуты. В клубе в тот вечер была почти тысяча человек. Немногочисленные выходы были заперты или заблокированы, и сотни людей оказались в ловушке. Спасателям пришлось ломать стены, чтобы до них добраться. Всех, кто подавал какие-то признаки жизни, отправляли в два госпиталя — Общую больницу штата Массачусетс (MGH) и Городской госпиталь Бостона. В Городском госпитале медсестры и врачи лечили ожоги пациентов стандартным образом. В MGH же хирург-бунтарь по имени Оливер Коуп решил поставить на жертвах пожара эксперимент. Фрэнсис Дэниелс Мур, на тот момент интерн-четверокурсник в отделении хирургии, был одним из двух докторов, работавших в отделении скорой помощи, когда туда стали поступать пациенты. Этот опыт и этот эксперимент изменили его, и поэтому изменилась современная медицина.
Спокойный и суровый стиль повествования Гаванде передает ужас и силу пожара той ночью гораздо лучше, чем если бы он стал бросаться словами вроде «ужас» и «мощь». На самом деле Гаванде усиливает свой тон только в последних двух предложениях, когда мы понимаем, что на самом деле эта история не о пожаре в клубе «Коконат Гроув», а о человеке, чей опыт изменил современную медицину. Это хорошо спланированный темп повествования.
Вот первое предложение другой научно-популярной истории: «Своего первого неандертальца я встретил в парижском кафе, напротив станции метро „Жюссьё“». Признаюсь, я горжусь этой фразой, с которой начинается моя третья книга «Загадка неандертальца». С другой стороны, у меня на эту фразу ушло два года. Мысль, которую я хочу донести, не то, что я пишу медленно (хотя это тоже правда), а то, что ваше повествование будет хорошо лишь настолько, насколько хорошо вы его подготовили. Вам нужно познакомиться не только с научной сутью вопроса, но и с личностями ученых и других персонажей, из которых состоит ваша история. Даже если вы просто хотите сделать повествовательный лид или использовать нарратив как основу для описательного материала, все равно нужно достаточно хорошо знать, как выглядят и что думают ваши персонажи, чтобы передать их индивидуальность. Если вы пишете полноценный рассказ, нужно как следует узнать их прошлое, их надежды и страхи, сильные и слабые стороны, слабости, тики, обиды, привычки и манеру речи, не говоря уже о том, как они ловят такси, убирают волос из чашки с кофе и разворачивают шоколадку. (Все это, естественно, в
