Арденом. По делу, — прибавил я. — На самом деле я хотел выпить рому — и как можно скорее, поскольку ром был моим личным средством от простуды, впрочем, довольно неэффективным, как и все прочие средства от простуды.
Вбежал суетливый Седрик:
— Она забыла свою сумочку, — сказал он, — я думаю, кое-кто должен тут немного помочь.
Он снова побежал к выходу, размахивая сумочкой.
— Передайте Теду, что я вернусь через пять минут, — сказал он.
Мистер Радж улыбнулся и сострил:
— И черная дыра вместе с вами.
Седрик проигнорировал его реплику, но дверью хлопнул знатно. Мистер Радж сказал:
— Значит, я пойду домой один. А как насчет завтра, мистер Денхэм? В котором часу мы встретимся?
— Завтра, — шмыгнул я носом, — я проведу в постели. Я чувствую, что серьезно заболеваю. И, — предупредил я, заметив, что мистер Радж готов стать моей сиделкой и выносить за мной судно, — лучше держитесь от меня подальше. А то подхватите заразу и будете по-настоящему страдать.
— Ради вас, мистер Денхэм, и пострадать не жалко.
Я застонал. Мистер Радж не сдавался — храбрый стойкий шоколадный солдатик. Я сказал:
— Английская простуда может роковым образом сказаться на обитателях тропиков.
Так что мистер Радж нехотя позволил мне проводить его к дверям, где Тед Арден доцеловывал последних заболтавшихся. После бесконечных пожеланий всяческих благ, изъявлений вечной дружбы, подобной цветущей пальме, благодарностей за этот чудесный вечер и за множество вечеров, которые еще предстоят, и надежд на счастливое будущее, мистер Радж откланялся. Крепкая, статная фигура тропического жителя в новом пальто и без шляпы удалилась в черноту зимней ночи.
— Чудной тип, вот что. Саданул Джека этого Браунлоу в самые яйчишки, тот и пикнуть не успел.
— Вы это видели?
— Тот сам напросился, голубчик мой. Я встрять не мог, так все быстро. Он это по-жентльменски сделал, взаправду. Но больше не надо, спасибочки. Не в
Пока мы — Селвин, Сесил и я — исполняли подённую работу, Тед колдовал с измерительными стержнями в погребе, а Вероники нигде не было видно, Сесил в своем осином тельнике рычал похабную песенку начала девятнадцатого века — о том, как моряки понаделали ублюдков в английском порту Роулендсон, а потом снова ушли в море, чтобы их вздернули на рее и протащили под килем. Внезапно Селвин перестал тереть посуду, уставился в пространство всеми тремя лицевыми дырами и произнес:
— Я его вижу, бистер. Вижу его башиду, ода уже тут. Остадавливается. Од выходит. Сборкает дос в платок. Вот од у заддей двери…
И, конечно, вошел Седрик, засовывая носовой платок в карман, и сказал:
— Теперь-то с ней все будет хорошо. Чуток расстроена, но она справится.
Потом он поцокал языком, глядя на бокалы, что я протер, и принялся их перетирать заново. Тем временем вкрадчивые пальцы моей простуды проникали все глубже и уже начали щекотать мне бронхи. Я снова мучительно чихнул.
Вскоре мы все дружно пили ром, сладко дыша друг на друга, и курили сигары из Джафны.
— Очень приятственное курево, голубчик.
Сесил и Селвин курили равнодушно. Седрик по-кроличьи подергал носом над своей сигарой и затушил ее. Я затянулся, закашлялся и никак не мог унять кашель. Скорчив мину, я изобразил опасение, что могу потревожить Веронику.
— Она в отлучке, голубчик мой. Поехала к мамаше — та животом мучается. Ну, чистые, говорит, тебе уголья горячие в утробе всякий раз, как луку поем. Любит она его, лучок-то.
— Слышьте, — оживился Тед, — я вам счас сверху снесу, пока жены нет.
«Фу, тошнотворный лучок, — подумал я, — да еще консервированный, только не это!»
— Вы ж человек читающий, — сказал Тед, — и стреляющий. Я снесу вам показать стариковские книжицы и свои пистоли.
Он ушел, было слышно, как он топает по лестнице, а потом сбрасывает на пол коробки где-то на верхнем этаже. Селвин направил на меня дуло своего открытого рта и сверкающие слепые стекляшки очков и сказал:
— Ты, бистер, ты ездил из дашей страды.
— Да, на Цейлон, — признался я.
— Ага-ааа, — обрадовался Селвин, пятясь в медленном танце, ром плясал тоже, мерцая в его руке. — Оди мде сдились во сде, эти чужие страды. Китаи, иддусы и все оди. Мде сдилось, что я с дими говорю. Страддыби словаби. А щас я вижу того чердого из тех краев, вижу, как его бьют.
— О чем это ты? Кого бьют?
— Оди — его, — сказал Селвин, уставившись на меня взором Сивиллы. — Парди бьют его за то, что од из чужих страд. А-ааа, я вижу.
