— Я, — произнес мистер Радж, который всегда был сама вежливость, — приношу свои извинения за несвоевременное вторжение. Здесь присутствуют люди, с которыми я не имел чести быть знакомым, но надеюсь, они простят мне это несоблюдение обычной учтивости. Какие-то юнцы в странных одеждах напали на меня, поскольку, по их словам, я не британский гражданин. Я пояснил им, что я член Британского Содружества, но они заявили, что о таком не слышали, — мистер Радж выпил еще, затянулся и сказал: — И тогда они заявили, что побьют меня за то, что у меня неправильный цвет кожи.
— И побили, — кивнул Селвин.
— Сколько их было? — спросил я.
— Пятеро, мистер Денхэм, они были в очень узких галстуках и очень толстых ботинках. Трое из них теперь лежат на тротуаре той улицы, что ведет к главной дороге, по которой ходят автобусы, а остальные убежали. Убегая, они кричали, что я трус и дерусь нечестно.
— Вы им врезали по яйцам, да? — спросил Тед.
— Да, — ответил мистер Радж, улыбнувшись непритязательному солдатскому словцу, — я очень опечален, что все так сложилось сегодня вечером. Я избил четверых в общей сложности. Но я же не за этим приехал в Великобританию. Я приехал изучать общепринятые концепции расовой дифференциации. У меня не было никакого желания навредить кому бы то ни было, поверьте. И все, о чем я теперь прошу, мистер Денхэм, это разрешения пойти с вами в дом к вашему доброму старому отцу, который теперь наверняка почивает в постели, и было бы неловко его разбудить громким стуком в дверь, поскольку я остро нуждаюсь в том, чтобы почистить одежду и привести себя в порядок в целом. Я не могу в таком виде явиться к себе в гостиницу, поскольку в этом случае там сделают неверные выводы на мой счет.
Он уже заметно очухался, сел гораздо ровнее и заулыбался уже более уверенно.
— Можете делать тут все, что хотите, голубчик, — сказал Тед.
И тут мистер Радж заметил пистолет в руках у Седрика, который тот непроизвольно направил прямо на мистера Раджа. Довольно живо, правда, с выражением крайнего измождения на лице, мистер Радж вскочил, одним прыжком преодолел расстояние между стулом и баром, коршуном налетел на Седрика и отобрал у него оружие. Это был карманный дамский револьвер.
— С меня довольно на один вечер, — сказал мистер Радж. — То, что я поколотил в общей сложности четверых белых людей, не значит, что я в итоге должен быть казнен на месте. — Мистер Радж, безусловно, знал себе цену. — Разве у вас не осталось законов? Наверное, вы их все вывезли на экспорт, — сказал он.
Я очень устал, и у меня заныли носовые пазухи.
— Ладно, — сказал я мистеру Раджу. — Идемте со мной. А потом я отправлю вас куда надо.
— Я требую объяснений, — сказал мистер Радж. — Я требую, чтобы вызвали полицию. Я не желаю, чтобы меня застрелил подтиральщик из бара.
— Как ты меня назвал? — переспросил Седрик.
— Слушай, — сказал Тед, — никто тут ничегошеньки дурного не хотел. Все эти пистоли — мои. Они разряжены. Мы просто на них глядели. Вот и все.
— Он правда назвал меня тем, кем я думаю? — спросил Седрик, но никто и ухом не повел.
Сесил неожиданно продекламировал:
— «На Юге, на диком, меня мать родила, пускай я весь черен, но душа-то бела», — и прибавил, — это мы в школе учили. Старый Джим Мортон, он уже помер, заставил нас это разучить. Каждую неделю мы должны были выучить по новому стишку. Так вот этот — он про то, что внутри все одинаковые. «Под кожей — все сестры» — так в другом стишке написано, но его мы не учили. Так чего эти парни к нему-то задирались? Он такой же, как и они.
— Я, — сказал мистер Радж, ноздри его горделиво трепетали, но глаза подернулись пеленой усталости, — не желаю, чтобы меня ассоциировали с ними.
— Да я о том, — сказал Сесил, — что все мы одинаковые, двух мнений быть не может. И если бы я захотел спать с черненькими, что в этом плохого?
— Во сде, — кивнул Селвин мечтательно, — во сде оди мде сдились.
— Ну ладно, — сказал Тед, внезапно оживившись, — все прочь. Завтра ровнехонько в одиннадцать — милости прошу всех, независимо от веры, цвета кожи и убеждений. Но сегодня — баста. Все спать. А я, — сказал он, ухмыляясь, будто сообщал нечто скабрезное, — буду спать сегодня один, как перст.
На улице все попрощались — Седрик сквозь зубы, Селвин мистически, Сесил философски, а мистер Радж ответил всем с усталой любезностью. Хлопотный у него выдался денек. А потом мы под руку зашагали к дому моего отца под холодными северными звездами, мельтешащими, как огненные муравьи. Мы шли в холоде ночи, натянутом так туго, что кажется, задень его — и зазвенит, как скрипичная струна. Пока мы шли по этой открытой деке мира, которому инопланетные флотилии посылали свои мерцающие сигналы, я почувствовал, что простуда моя отступила: две острые струи ночи проникли ко мне в ноздри и будто ножницами срезали оттуда болезнетворный сгусток. Речистый мистер Радж не издал ни звука, даже не поведал мне имени далекого
