Оказалось, что Гонде действительно не сошел с ума. В пятидесяти метрах от ямы возвышалась груда каких-то обломков, над которой неподвижно стоял Матаао. Сквозь листву деревьев проникали солнечные лучи, и под ними ярко блестели стальные части превосходной паровой машины.
— Наш паровик! — вскричали обрадованные Шарль и Андрэ.
— Спасибо, Гонде, — с волнением сказал Робен. — Вы оказали большую услугу колонии.
— Это еще не все, тут и другие инструменты… Они расположены вокруг паровика… Потом еще что-то такое… очень тяжелое…
— Ну, значит, теперь нам вновь можно разрабатывать прииск, — сказал Шарль. — Что будем делать дальше?
— Очень даже понятно — что. Вытащим наши вещи, соберем их, упакуем и отвезем домой. На этот раз уж их у нас не отнимут, спрячем мы их хорошо. Не правда ли, Гонде?
— О да, мистер Робен! Сверххитёр должен быть тот, кто теперь их у нас отнимет.
— Интересно, — сказал Анри, — каким образом воры перенесли сюда вещи?
— Могут ли хороших воров затруднить такие пустяки?
— Их, вероятно, было больше, чем нас.
— А у нас разве нет капитана Вемпи с его воинами? За умеренное вознаграждение они, конечно, не откажутся нам помочь.
— Это даже и не нужно, — возразил Шарль. — Мы с Андрэ, покупая машины, просили разобрать их и уложить так, чтобы каждая отдельная часть весила не более тридцати килограммов.
— Ты очень хорошо сделал, потому что дорог и вьючного скота у нас нет, следовательно, нам пришлось бы тащить все самим, на своих собственных плечах.
— А теперь мы тоже понесем все сами, но только при более благоприятных условиях. Чтобы перетащить наши машины и инструменты в разобранном виде, достаточно шестерых сильных человек.
— Так скорее за работу! — заключил Анри, указывая на свои крепкие мускулы. — Ты молодец, Шарль, — обо всем подумал и позаботился.
Оставим пока робинзонов за работой и заглянем в хижину, обитатели которой несколько успокоились после возвращения Гонде из погони за переодетым мошенником, которого все приняли сначала за настоящего пастора-миссионера.
Индейцы были первое время сильно смущены и даже скандально возбуждены, но потом скоро успокоились со свойственным их расе легкомыслием.
Молодые мисс, огорченные потерей отца и болезнью матери, горько плакали в объятиях госпожи Робен.
Бедняжки с ужасом следили за страшной переменой, происходившей с лицом больной. Глаза миссис Браун потухли, сделались совсем мутные; рот болезненно кривился, и из него вылетали хриплые стоны. Бледное восковое лицо было покрыто потом.
Тщетно госпожа Робен старалась ободрить молодых девушек, они были безутешны. Бесполезны были все ее утешения, ее нежные ласки, ее кроткие увещания не отчаиваться и надеяться.
— Нет, я знаю, она не выживет! Она умрет! — рыдала мисс Люси. — Бедная мама!
— Сударыня! — умоляла Мэри. — Спасите ее!.. Ради бога!.. Помогите!..
— Бедные дети!.. Надейтесь! Мы испробуем все, чему научил нас опыт, что может сделать добрая воля и желание помочь ближнему. Надо подождать, пока кончится приступ.
— Но она тем временем умрет!
— Посмотрите: она совсем похолодела.
— Боже мой!.. Она нас не узнает.
— Она бредит… бормочет что-то бессвязное…
— Мама! Это я, я… Мы обе тут, с тобой.
— Надейтесь, дети, надейтесь. Через час приступ пройдет, и мы дадим ей хинина.
— О, сударыня, зачем же ждать?
— Нельзя не ждать, — с ласковой твердостью возразила госпожа Робен. — Хинин, если принять его во время приступа, сделает еще хуже; опасность для вашей бедной мамы увеличится.
— А теперь опасность разве не велика? — в один голос спросили обе мисс.
Для них мелькнул луч надежды.
— Нет, ваша мама скоро выздоровеет, если нам удастся предотвратить возвращение приступа или хотя бы ослабить лихорадку.
— О, сударыня, как вы добры и как мы вас за это любим! — вскричали молодые девушки, улыбаясь сквозь слезы.
— Я жена и мать… у меня у самой дети, — отвечала госпожа Робен. — Ломи, чего ты? — обратилась она к молодому негру, видя, что тот с неуклюжей почтительностью подносит ей пузырек с какой-то светлой жидкостью вроде воды.
— Маленькая индианка дала мне этот пузырек, — отвечал негр, — чтобы вылечить больную даму. У нее солнечный удар.
