— Послушай, Вемпи, я дам тебе водки… пороху… подарю ружье. Вели своим людям поработать немного.
Обещание ружья на минуту соблазнило лентяя. Он призадумался, но потом опять впал в прежнее упрямство.
— Нет, mouche, я не могу. Прощай, mouche. Прощай, madame. Мы уезжаем.
Капитан Вемпи вскочил в лодку, и флотилия удалилась под равномерный плеск весел.
Робен вернулся в хижину, отчасти раздосадованный, отчасти рассмешенный.
— Леность этого оболтуса положительно неисправима, — сказал он. — Выхода нет, придется все делать самим. На это понадобится часа два. Сегодня вечером мы непременно должны вернуться домой, потому что наши больные требуют тщательного ухода. Миссис Браун нуждается в более чистом и здоровом воздухе, чем здесь, что же касается господина Валлона, то хоть он и крепок здоровьем, но при его ране ему тоже нужен покой. Если он заболеет лихорадкой, это для него смертельно.
Итак, робинзоны своими силами принялись переносить в лодки машины и инструменты. Всех способных к работе было девять человек, и через несколько часов они справились с трудной работой. Весь материал был благополучно погружен на лодки, и Робен собирался уже дать сигнал к отплытию.
Валлона и миссис Браун осторожно уложили под полотняным навесом, устроенным на корме лодки; госпожа Робен и молодые девушки сели около них.
Робинзоны тоже собирались садиться, как вдруг к берегу причалила небольшая пирога, которой до этого времени никто не заметил на реке. Она приплыла с другого берега.
В лодке сидела та самая индианка, у которой Шарль вылечил ребенка, укушенного змеей.
Молодая женщина приехала с двумя детьми — со старшим, выздоровевшим, мальчиком и с новорожденным малюткой.
Она устремила на белых людей взгляд своих черных глаз, отуманенных слезами, и печально улыбнулась, узнав Шарля.
С ребенком на руках подошла она к молодому человеку и сказала:
— Сегодня утром они убили его отца. У меня нет ни хижины, ни рыбы, ни маниока. Молодой белый человек очень добр. Он не позволил краснокожему ребенку умереть от укуса змеи. Не согласится ли он накормить детей женщины, оплакивающей своего убитого мужа?
Тронутый Шарль взял у индианки дитя и передал его госпоже Робен.
— Поди же сюда, дочь моя, — пригласила индианку госпожа Робен, указывая ей в лодке место рядом с собой.
Та покачала головой и посадила в лодку своего старшего сына.
— Вы не хотите ехать со мной? — удивилась госпожа Робен.
— Нет, хочу, но это потом, а теперь я должна исполнить свой долг, — отвечала индианка. — Я должна проводить в лес белых людей, у которых такие сильные руки и такое доброе сердце. Пусть белые люди идут за мной, я покажу им место, где спрятаны их вещи, а потом отомщу за убийство моего мужа.
В третий раз покинули робинзоны голландский берег, переплыли через Марони и вернулись на французскую территорию.
Индианка сказала правду.
Весь остальной груз робинзонов, не найденный в первый раз, находился там, в непролазной чаще. Не пропало ни одного ящика.
Отвезти все за один раз на плантацию было невозможно, поэтому робинзоны три раза возвращались за вещами и через неделю усиленной работы благополучно доставили домой все, что было у них украдено ворами.
Теперь они могли смело и решительно приняться за обработку дикой, но плодородной, богатой гвианской почвы.
Три месяца прошло с тех пор, как гвианские робинзоны после стольких треволнений наконец обрели свои инструменты и машины.
Число робинзонов увеличилось. Мисс Люси и мисс Мэри осиротели и вступили в их семью.
Бедная миссис Браун не вынесла стольких нравственных потрясений и такого утомления; она умерла при новом приступе пагубной лихорадки, от которой не мог ее спасти даже преданный, самоотверженный уход.
Больная лежала большую часть времени в беспамятстве, но перед смертью пришла ненадолго в себя, взяла госпожу Робен за руку и взглядом, полным выразительной мольбы, указала на своих дочерей.
— Они будут моими дочерьми, — прошептала госпожа Робен на ухо умирающей.
Больная услышала это обещание, и лицо ее прояснилось. Последние минуты ее были облегчены. Она тихо скончалась, устремив на дочерей взгляд, полный любви и сожаления.
С этой роковой минуты госпожа Робен ни разу не уклонилась от своей задачи. Люси и Мэри заняли в ее сердце такое место, как если б они были ее собственными дочерьми; для этой доброй, любящей женщины не составило никакого труда пригреть своей любовью несчастных сирот: ее сердце было создано для такой любви, это было его потребностью.
