— Бухта Нику, в честь пьяного дерева.
— Эдмонд, а как называется то место, где река сделалась вдруг широка, точно озеро?
— Озеро Балата, в честь молочного дерева.
— А те гадкие скалы, — вмешался Эмен, — я прозвал Игуан.
— Место же, где мы находимся в настоящее время, я предлагаю назвать Кокосовой бухтой, — сказала госпожа Робен. — Видишь, мой друг, — продолжала она, обращаясь к мужу, — мы недаром провели нынешний день.
— Ну, а ты, Шарль, ничего не придумал? — спросил Робен своего младшего сынишку.
— Папочка, я ничего не придумал, я еще маленький, — отвечал крошка. — Когда вырасту…
— А вы сами-то что нашли сегодня? — спросила госпожа Робен. — Чем кончилась ваша разведка?
— Работа была трудная, но все завершилось благополучно. Не спрашивай меня покуда. После узнаешь.
— Ты, стало быть, готовишь сюрприз?
— Да, и притом приятный.
Ждать пришлось недолго. Разведчики сделали еще две вылазки, и на третий день Робен, ко всеобщей радости, объявил:
— Завтра отправимся дальше.
Расстояние было небольшое, зато дорога очень дурна. Приходилось продираться сквозь лесную чащу, причем ноги постоянно цеплялись за жилистые, суковатые корни. Впереди шел Казимир и двумя длинными жердями обивал ветви, чтобы сделать посвободнее проход. За стариком Андрэ нес на руках маленького Шарля, далее шла госпожа Робен, опираясь на палку, а за ней — Робен, неся на своих могучих плечах Эжена и Эдмонда. Анри шел сам. Шествие замыкал Ангоссо, вооруженный длинным ружьем.
После двухчасовой ходьбы с небольшой передышкой странники вышли на широкую поляну, находившуюся на взгорье. Госпожа Робен радостно вскрикнула, увидев среди поляны просторную хижину. Дети позабыли всякую усталость и со всех ног пустились бежать к домику.
— Я без тебя тоже занялся здесь географией, как ты это называешь, — сказал Робен жене, — и придумал именовать это жилище Домом Доброй Матери. Годится? Как ты думаешь?
— О, еще бы, мой друг!.. Какой ты милый!..
Казимир, Робен и Ангоссо совершили настоящий подвиг: они втроем за три дня построили очень прочный домик, не проницаемый для дождя и ветра. Домик имел пятнадцать метров в длину, пять в ширину и три с половиной — в высоту; в нем были прорублены четыре окна и одна дверь.
Построена хижина была следующим образом. В землю врыты четыре толстых древесных ствола, срубленные у самого корня, и соединены между собой четырьмя толстыми жердями, которые, в свою очередь, были связаны волокнами арумы и лианами. Стены сплетены из гибких ветвей, крыша сделана из листьев.
Внутри домик был разделен на три комнаты. Одна предназначалась для столовой, другая — для спальни госпожи Робен и детей, а третья, кладовая, была вместе с тем и спальней Робена и Андрэ. Место для хижины «архитекторы» выбрали тенистое.
Робен не без гордости показывал своей семье новое жилище, выстроенное собственными руками. Дети и мать весело улыбались. Андрэ был в восторге, к которому примешивалось изумление.
— Да знаете, хозяин, ведь мы будем жить, как настоящие миссионеры, — сказал он.
— Ну нет, мой милый, далеко не так. У мисионеров есть столы, стулья, диваны, кровати, посуда, а у нас ни ложки, ни плошки.
— Да, правда, — согласился парижанин, восторг которого разом поостыл. — Мы будем спать на голой земле, есть руками, пить из листьев, свернутых дудочкой… Конечно, с этим нужно будет мириться, но, по правде сказать, я бы хотел иметь хоть какую-нибудь посуду…
— Успокойся, Андрэ, успокойся, мой милый. Посуда у нас будет, мы сделаем ее. У нас тут есть деревья, из которых выйдет прекрасная кухонная утварь.
— Если бы я это услышал не от вас, хозяин, я бы сказал: «пустые разговоры». Но раз это утверждаете вы, я сдаюсь — ведь вы можете сделать и невозможное.
— Это совсем несложно, Андрэ, только предупреждаю тебя, что посуда будет неважной… Видишь вот это дерево с круглыми плодами, похожими на тыквы?
— Да, я заметил его и подумал: «Вот так фрукты!»
— Ну вот, из этих фруктов мы и сделаем себе тарелки и блюда.
— Теперь я вижу, что вы совершенно правы, хозяин. Тарелки из этого сделать нетрудно, так что, пожалуй, я сам возьмусь за это.
