— Надеюсь, он не умер?
— Гм… Как тебе сказать?
— Не дури, послушай. Ведь этот индеец — целый капитал. В нем для нас заключаются миллионы…
— Развязать его, что ли?
— Н… нет, а вдруг он убежит?
— А вдруг задохнется?
— Ну, если так… В таком случае ослабь немного веревку. Не следует убивать курицу, которая может нести нам золотые яйца. Только поскорее, мешкать нельзя… Идем, что ли?
Индейца подняли, точно мертвое тело.
— Готово.
— Ну, что?
— Не шевелится.
— Гром и молния!.. Хороши мы будем, нечего сказать, если он откинет копыта.
— Черт возьми!
— Что «черт возьми»?.. Слышишь, я поручаю этого индейца тебе. Ты мне за него отвечаешь. Тебе известна его ценность. Не спускай с него глаз и при малейшем…
— Чего же лучше — я его скрутил веревкой так, что он не развяжется.
— Но все-таки нельзя же дать ему задохнуться.
— Рассказывай!.. Не свяжи я его так крепко, задал бы он нам…
— Ну, раз, два, три… Жив он или мертв?..
— Если он мертв, то не стоит ни гроша, а мы остались с носом.
— И тайна золота тю-тю! Однако вот что, мой милый! Ты мне за индейца дорого заплатишь. Я тебя разорву на куски…
— Ты глуп. Ну, разве краснокожие умирают от таких пустяков? Они живучи, как черви. Да вот постой, я тебе сейчас докажу!
Второй собеседник вынул из кармана холщовых шаровар небольшое огниво и длинный желтый фитиль, какие употребляют курильщики, и зажег его, предварительно добыв огонь, затем ослабил несколько веревку на руках индейца, сблизил его ладони и вставил эту горящую нить между ними! Послышался запах горелого мяса… Грудь индейца всколыхнулась, и он застонал и начал приходить в чувство.
— Видишь — жив, — засмеялся отвратительным смехом гнусный палач, радуясь своей выдумке.
— Ну, и отлично. Теперь бери его и тащи.
— Готово.
— Смотри не урони в воду.
Несчастного индейца втащили на голый утес и положили там.
— Ну, теперь вы, остальные. Да осторожнее у меня!
Четыре человека приготовились перелезть через одну из тех скалистых преград, которые нередко заграждают течение гвианских рек и называются порогами. Силач, тащивший на себе индейца, уже взобрался первым наверх. Он стоял на круглом гранитном островке, имеющем три метра в поперечнике. Кругом бурлил и клокотал водопад.
Среди волн покачивалась пирога, причаленная к скале. Пирога была нагружена съестными и всякими иными припасами.
Сначала на скалу взобрались люди, потом на круглую площадку втащили и пирогу.
Индеец лежал на скале неподвижно под горячими лучами солнца. Он был в обмороке, только грудь его слегка поднималась и опускалась. Он был жив, он дышал и временами тихо стонал.
Он еще был молод — ему можно было дать года двадцать два, среднего роста, хорошо сложен, и лицо его еще не было испорчено татуировкой.
Люди, взявшие его в плен, — европейцы. Трое из них были в коротких панталонах, рукава их рубах были засучены выше локтя… Лица зверские, бледные, худые, на головах плоские шляпы из грубой соломы. Возраст их трудно было определить, но ни один из них на вид не выглядел старше тридцати лет.
Четвертый, по-видимому, был у них старшим. Телосложением — настоящий атлет, на вид ему можно было дать лет сорок пять. У него густая, длинная борода. Несмотря на то, что он отдавал приказания и его слушались, все четверо друг с другом держались на равных.
Что их связывало — легко можно было понять из их обращения с несчастным индейцем: уж, конечно, не сознание доблестного долга, а жадность, овладевшая всеми четырьмя.
Стоило на них поглядеть — и невольно можно быть подумать: «Какая прекрасная коллекция негодяев!»
Солнце так и обжигало их горячими лучами, но им от этого ровным счетом ничего не делалось; им это — только удовольствие, они уже привыкли к
