— Да что с вами, неужели это так невкусно? — спросил его Бруно.
— Невкусно, — повторил еле отдышавшийся Иоганн, — если вы хотите знать, какого это вкуса, то советую вам взять в рот хорошего хрена, смешанного со свежей горчицей; прибавьте к этому стручка два кайенского перца и запейте все это рюмкой уксусной кислоты, — после такой пробы вы, верно, не станете задавать мне подобных вопросов.
На лицах присутствующих туземцев появились невольные улыбки.
— Подожди немного, «Круглый Человек», — сказала хозяйка, — вот я положу этот корень на огонь и ты увидишь, как он будет тогда вкусен.
Эти, по-видимому, простые слова произвели на пострадавшего Иоганна совершенно неожиданное действие.
— Как, ты будешь держать его на огне! О-о-о! господин профессор, да ведь мы присутствуем при великом историческом событии, ведь мы наблюдаем возникновение кулинарии среди допотопного человечества. О, Бруно! — с умилением продолжал он, забывая свое огорчение, — я прощаю вам неосторожное обращение со снадобьем вашего приятеля-колдуна… Вот она, первая страница моей всемирной гастрономии. О, из-за этого стоило пережить те мучения, которые выпали на мою долю!
И этот новый мученик науки, забывая все окружающее, всецело завладел хозяйкой, погрузившись в таинственную область доисторической гастрономии. Не отставал от Иоганна и дядя Карл. Предметом его научных исследований на этот раз оказался старик, которого он считал прототипом будущего жреца, а потому беседа их касалась по преимуществу религиозных вопросов, так как с минувшей ночи верования этих людей начали сильно тревожить ученого мужа, возбудив в нем опасения за безопасность пребывания среди них.
Между тем, братья вышли поглядеть на последствия бывшего урагана.
За стенами пещеры все теперь было покойно, хотя и шумно. С востока тянуло прохладным ветерком; освеженные деревья бодро стряхивали обильную влагу со своей мокрой зеленой одежды; бесчисленные потоки, шумно журча, несли свои случайные воды вниз по склону, разливаясь местами в многочисленные озерца, которые отражали в себе еще сверкавшие на небе звезды; в двух-трех местах по лесу трепетал свет тлеющих деревьев, зажженных грозой, и к свежему аромату утреннего воздуха примешивался запах смолистого дыма. При слабом и неверном свете начинающегося утра братьям удалось заметить немало расщепленных и сломанных деревьев, поверженных на землю только что промчавшейся бурей.
— Ну, уж я не знаю, за кого почитается ураган у этого народа, — весело сказал Бруно, — но для нашего будущего плота он поработал сегодня ночью, как простой поденщик, и если теперь угомонился и прилег где-нибудь отдохнуть, то я считаю, что он имеет на это полное право.
— Совершенно справедливо, — подтвердил Ганс, — и я только прибавлю к этому, что нам следует взять примером его энергию и поторопиться со своей переправой. После сегодняшнего открытия дяди Карла касательно верований этих людей, я склонен думать, что положение наше среди них, пожалуй, вовсе не так безопасно, как это может показаться на первый взгляд.
— Неужели же ты серьезно беспокоишься по этому поводу?
— И даже очень серьезно! Разве ты не видел, как сильна их вера, а ведь, чем она сильнее, тем большие жертвы способны они принести на алтарь своего божества. Конечно, с их точки зрения быть изжаренным во славу какого-нибудь урагана, может быть считается большим счастьем, но я уверен, что наш философ Иоганн держится на этот счет совершенно иных взглядов, а кто из них прав, предоставляю решить тебе.
— Ну, я не совсем с тобой согласен, — отвечал Бруно, — конечно, я не стану возражать против твоего желания поскорее построить плот и переплыть этот досадный Рубикон, — но решительно убежден в том, что местные жители настолько незлобивы, что опасаться их нам совершенно нечего. Впрочем, мы, вероятно, сегодня же убедимся, насколько я прав, так как нам, должно быть, представится случай ближе познакомиться с их религией, которая так пугает всех вас. А пока пойдем-ка завтракать, так как я чувствую, что мой аппетит разгорается не на шутку.
Возвратившись в пещеру, братья застали Иоганна по-прежнему погруженным в изучение доисторической кухни, а дядю Карла — занятым беседой со стариком. Все общество продолжало находиться в праздничном настроении духа, которое как-то невольно передавалось и нашим европейцам.
У всех костров что-нибудь жарили или пекли и от этой стряпни по пещере распространялся уже своеобразный, не лишенный приятности аромат. На всех лицах видно было ожидание удовольствия полакомиться вкусными блюдами, которых эти люди были лишены, вероятно, довольно долго.
Наконец, старик, прервав свой разговор с ученым, вытащил из горячей золы дымящийся кусок того самого корня, который в сыром виде так не понравился Иоганну и затем, немного возвысив свой голос, он обратился ко всем присутствующим со следующими словами:
— Слушайте, что я хочу вам сказать! Все вы знаете, что последний «Большой Дождь» погасил у нас весь наш огонь и его не было у нас до этого дня. Сделал это «Большой Дождь», может быть, потому, что был сердит на какого-нибудь человека. Но сегодня ночью Ураган был здесь с огнем и водой. Сегодня ночью я стоял перед ним и близко слышал его страшный голос. Я просил его, чтобы он прошел, не сделав вреда, и чтобы он дал нам своего огня. В эту ночь он был добр, и вот корень, который сегодня будет для нас вкусной пищей и который вчера мы не могли еще есть, потому что у нас не было огня. Я хочу сказать вам, люди, что нам следует делать приятное Урагану и не сердить «Большой Дождь», чтобы он еще раз не погасил нашего огня.
Вероятно, речь эта по тем временам была образцом ораторского искусства, потому что по окончании ее отовсюду послышался общий ропот одобрения, а затем все с оживлением принялись за ранний завтрак, который после долгого промежутка времени был приготовлен на этот раз при помощи огня, благодаря чему появился целый ряд печеных плодов, кореньев и корнеплодов, приправленных разными травами, что в общем составляло очень своеобразный стол, не лишенный, впрочем, некоторой приятности, в чем сознался даже взыскательный Иоганн.
