и у многочисленных его конкурентов без проблем можно было заказать борщ или пельмени, а если захочется и того, и другого, то и пельмени в борще. Вьетнамцы сносно мяукали по-русски, предлагая варёную кукурузу, а также кофе, выкаканный специально обученными хорьками. Большим спросом пользовались свежие побеги алоэ для смазывания сгоревших телес.
По пляжу, отдуваясь и смахивая пот со лба, ходили мужики с Урала, предлагающие экскурсии — для своих, по-русски, всего раза в два дороже, чем у местных. Что касается модных трендов, то даже самые отсталые слои мужского населения прослышали, что носить на пляже обтягивающие плавательные трусы «ласточкой» — не комильфо, и практически все русские кавалеры щеголяли в свободных шортах, подражая европейцам. Но вот незадача: приличия соблюдены, а ноги выше колена не загорают. Видимо, эта полоска кожи для отдыхающих была очень важна, потому что многие мужики ходили, подвернув портки насколько возможно и даже, не побоюсь этого слова, заправив их в задницу. Шорты, сложенные по принципу оригами, превращались в элегантные стринги-парашюты. Это новшество оказалось на удивление популярным у пляжной братии.
Неделя пролетела, как один день. На рассвете мы бегали по пляжу трусцой, а потом шли досыпать в номере. Самые жаркие часы пережидали, лениво раскачиваясь в гамаке. Воодушевлённые примером вьетнамских тёток, которые на пляже ковырялись в песке в поисках съедобных ракушек, мы тоже раза два отправлялись на промысел. Моллюски жили в песке на глубине около десяти сантиметров вдоль всего побережья, но добывать их было проще всего на отмели, чтобы не захлёстывало волнами. За утро мы вчетвером набирали килограмма два ракушек, скромный размер коих компенсировался изобилием. Хозяйка нашего гостевого дома позже жарила их с луком и чесноком. Иногда на зубах похрустывал песок, но это уже были мелочи.
Проведя с нами ещё почти неделю, сестра с мужем уехали, вернувшись обратно в промозглую московскую осень. Оставшись в одиночестве, мы какое-то время оставались на том же месте, а потом решили вернуться обратно в Далат. Ехали четыре часа. Сначала — мимо моря и длинного пляжа, потом — сквозь проливной дождь и туман, в гору. Два раза от напряжённого труда заклинивало дворники, и помощник водителя выходил, вернее, выбегал, чтобы вернуть их в рабочее положение. Потом дождь кончился, и вместе с ним ушёл туман. Потянулись вереницей деревни. То здесь, то там местные жители раскладывали пёстрые кофейные ягоды на просушку. Кое-где рдели красные флаги со звездой. В автобусе на поворотах иногда что-то надрывно скрипело, да так пронзительно, будто кричит младенец. Доехали в срок, указанный на билете, и без происшествий. Далат встретил лёгкой моросью и прохладным, не успевшим ещё выстудиться воздухом. Вьетнамцы провожали нас, несущих поклажу, взглядами из кофеен, где они сидели, нахохлившись, как воробьи, на своих маленьких табуретках.
Несмотря на то, что в Муйне ещё две недели назад служащие отелей начали обматывать пальмы красными и зелёными лентами, устанавливать проволочных северных оленей и засыпать всё вокруг искусственным снегом, только в Далате мы по-настоящему почувствовали приближение Нового Года. Во-первых, повсюду росли сосны, а ведь это практически ёлки — куда до них пальмам. Во-вторых, в магазинах постоянно толпились люди, выбирая подарки близким, а на прилавках горой лежали хурма и мандарины. И в-третьих, из-за дождя и пасмурной погоды стало так холодно, что я не вылезала из термобелья, используя его даже ночью в качестве пижамы. Если бы внезапно пошёл снег, думаю, мы бы и не удивились особенно.
Дождь шёл каждый день, не переставая. В сочетании с горной прохладой этот факт приковал нас к отелю, где мы вынуждены были сидеть целыми днями, читая книги и просматривая фильм за фильмом. Лишённые мобильности из-за непогоды, мы ходили обедать и ужинать несколько день подряд в одно и то же кафе, где Паша ел варёную курицу, а я — куриные потрошки с рисом. Наевшись, согретые куриным бульоном и имбирным чаем, мы шли обратно, подняв воротники. Однажды небеса сжалились над нами и выделили несколько солнечных часов без дождя, чтобы мы смогли сходить на автобусную станцию за билетами. Когда шли на другой конец города, видели, как какой-то вьетнамец стравил двух петухов, видно, специально обученных для боя. Уставившись друг на друга и распушив воротники, они то молча взвивались в воздух и дрались когтями и клювами, то снова замирали. Посмотреть на это страшное зрелище остановились мы и двое мотоциклистов — с давних пор петушиные бои собирают зевак. На станции кассирша слегка удивилась, что нам надо в Туйхоа, но на тот момент казалось совершенно логичным, что раз в этот город не едут туристы, то это самое подходящее место для нас. Как же мы ошибались!
Небо над Далатом хмурилось, когда мы уезжали, погрузившись со всеми пожитками в оранжевый автобус. Ехать пришлось семь часов. Сначала сквозь дождь, потом сквозь туман, по горному серпантину, далее — вдоль рисовых полей, по берегу моря. Редкие остановки позволяли справить нужду либо утолить голод в придорожном кафе. Вьетнамцы, нисколько не стесняясь, оправлялись в ближайших кустах, и нам приходилось следовать их примеру за неимением альтернативы. Наконец водитель высадил нас на шоссе где-то вдали от города. Было темно. Вокруг роились мотоциклисты, предлагающие извоз, но нас и наших вещей было слишком много, чтобы взгромоздить всё на один мопед, а ехать порознь было боязно. В ста метрах стояла, еле различимая в темноте, машина такси. Обходя навязчивых мотоциклистов по дуге, мы дошли до неё, разбудили водителя, деликатно постучав в стекло, и отправились в отель.
Туйхоа был постапокалиптический городишко, который строили с гораздо большим размахом, чем было разумно это делать. Широкие многополосные проспекты опоясывали пустыри; отели были заброшены и мрачно чернели окнами с нестираными занавесками. Пляж, а точнее полоса песка, усыпанная мусором и выброшенным на берег плавником, была отгорожена от проспекта узкой лесополосой. Проходя мимо, мы заприметили в лесу много грибов да местного эксгибициониста, теребившего причиндалы за деревом. Мечты о нетуристическом Вьетнаме разбились о суровую социалистическую действительность — вялое достоинство эксгибициониста стало той соломинкой, что переломила спину верблюду. Гордо подняв головы и делая вид, что ничего не заметили, мы сменили курс и пошли прямиком на железнодорожную станцию, где малодушно купили билеты в самый туристический город во всем
