согретую на миг кожу мёрзнуть.
Мама принесла чай.
– Мама, а когда у меня день рождения?
– Ты вчера спрашивала.
– Я забыла. Ну скажи, пожалуйста.
– Я устала повторять: первого октября.
– Ну мамочка, через сколько дней?!
– Через шестнадцать. Позови, когда насидишься. – Она вышла.
«Шестнадцать дней, – думала Катя, – это много, и я буду ещё старше». Она перебирала руками пену, раздвигая её, чтобы увидеть свои ножки, но пена с неповторимым звуком заполоняла собой всё. «Интересно, через шестнадцать дней мама будет наливать мне воду в тазик? Я же буду старше. Мне будет шесть лет. Это уже одной рукой не покажешь».
Катя просидела бы так ещё очень долго, но пены становилось всё меньше, и вода становилась всё холоднее, поэтому, не насидевшись, она закричала: «Всё!»
Мама пришла вытирать. Катя посмотрела на свои сморщенные пальчики и вспомнила про червяков.
– Мама, а какого цвета червяки?
– Наверное, они коричневые и красные немного, иногда.
– А червяки в луже розовые и мягкие.
– Ты за ними туда влезла?
– Нет, я случайно. Солнце так мне в глаза…
– А вдруг твои ботиночки расклеятся? Я не знаю, что с ними будет от воды и сушки на батарее, вдруг они испортятся? Папа расстроится. Он любит эти твои ботиночки.
Тут Катя вспомнила про коробок и просто возликовала, что папа далеко. Она обрадовалась тому, что папа в командировке. Обычно она этому совсем не радовалась, наоборот, она не любила, когда папа уезжал куда-то по работе. Её тревожил сам момент папиного отъезда, ей не нравились объятия и поцелуи в прихожей, не нравилось смотреть в окно на то, как папа машет рукой, перед тем как сесть и из отъзжающей машины. Не нравилось ей провожать взглядом машину до поворота. Катя чувствовала тревогу происходящего, видела мамино лицо. А ещё ей не нравилась тишина и пустота дома после папиного отъезда, которую они с мамой, конечно, старались заполнить, но сразу не получалось. Кате не нравилось, что мама вечерами подолгу говорила с папой по телефону и закрывала дверь в комнату. Не нравилось, когда мама звала её и давала телефон, чтобы поговорить с папой. Папа задавал дурацкие вопросы, а она отвечала скованно и сухо, как малознакомому человеку или доктору. Катя всегда ждала папиного возвращения, считала дни. Часто сидела на подоконнике в надежде увидеть подъехавшую машину и чтобы из неё вышел папа. Но она не любила его возвращения, потому что мамы сразу становилось мало.
«Хорошо, что папы нет дома и завтра тоже не будет… Вдруг ботиночки его любимые испортились навсегда. И папе совсем не понравятся спички…»
Катя вспомнила, что спешила домой, чтобы скорее высушить спички. И как она могла забыть о них! Она вспомнила, что мама снимала с неё куртку! Что будет, если мама решит вытряхнуть из Катиных карманов очередной гербарий? А спички, вдруг они уже испортились и их поздно сушить?
– Катя, что с тобой случилось? – Мама не ожидала, что её воспитательное опасение произведёт на девочку такой сильный эффект. – Успокойся, с ними должно быть всё в порядке, пойдем есть, ты уже дрожишь от голода.
– Можно бутерброд? Я не хочу суп.
– Ах, нужно есть что-то жидкое, нельзя питаться одной сухомяткой, это вредно. Ты понимаешь, Катя? Бутерброд будешь после супа.
– Угу.
Мама занялась разогреванием супа и приготовлением бутерброда, а Катя тихо направилась к коробку. Сначала она залезла не в тот карман куртки и успела заволноваться. Нужно было незаметно пристроить коробок на батарее. Катя заметалась в поисках подходящей, и, когда она была в своей комнате, мама позвала её есть суп.
Катя сунула коробок в ящик с игрушками и пришла на кухню сама не своя, ела суп как никогда быстро, а бутерброд не доела. Мама осталась недовольна Катиным настроением, поэтому она решила не оставлять дочь предоставленной самой себе и стала придумывать для неё разные интересные занятия. Когда пришло время спать, у Кати сразу заболел живот, она захотела сначала в туалет, потом сидела на кухне и доедала бутерброд. Шестнадцать дней! Ей так хотелось, чтобы они не заканчивались никогда! Чтобы дни не уходили.
Катя уже лежала в своей кроватке одна, и ей было так себя жалко, что глаза заполнялись слезами. И от этого свет из приоткрытой двери давал длинные лучи. Она прищуривалась, лучи удлинялись, и это занятие заняло её так, что она забыла плакать, поэтому пришлось прерываться на размышления, чтобы снова загрустить по уходящим дням. Скоро плакать перестало получаться, и Катя начала засыпать. Наступило то сладкое состояние, когда остатки дня протекают неповторимым порядком в темноте. Катя уловила это состояние и подумала: «Но на этот раз я точно запомню, когда усну». И эта мысль
