– Полагаю, это лучше обсудить в вашем кабинете, капитан. Здесь, на улице, слишком много лишних ушей.
Д’Отвий кивнул:
– Конечно, конечно. Однако мой кабинет несколько… я сейчас сортирую бумаги нашего управляющего, там небольшой беспорядок. Однако в той казарме мы можем поговорить так, что нам никто не помешает. Господа, прошу следовать за мной.
И комендант крепости шаркающей походкой направился в сторону здания гарнизона, двухэтажного длинного дома с маленькими окнами, перед которым играли несколько детей. Жюстель, графиня и Овидайя последовали за ним, Янсен и Марсильо остались снаружи. Д’Отвий провел их в небольшой зал, и вскоре они уже сидели за большим обеденным столом. Когда слуга налил им вина и удалился, д’Отвий произнес:
– Вы здесь проездом?
– Милый капитан, к чему эти загадки, – с улыбкой произнес Жюстель. – Вы же знаете, что герцогиня приехала из-за сына.
Д’Отвий надул обвисшие щеки, сделал большой глоток из бокала. Казалось, только вино и придало ему достаточно сил для ответа.
– Отче, я… к сожалению, я не понимаю, о чем вы говорите.
– Лжесвидетельствование – великий грех, сын мой.
Д’Отвий расстроился.
– А еще больший грех для верного солдата – нарушать приказы. А я получил от военного министра, маркиза де Лувуа, недвусмысленное указание ни с кем не беседовать относительно сидящих здесь узников. Даже мои солдаты не знают, кто сидит в Пинероло.
– Однако так уж вышло, что мы знаем, – произнес Овидайя.
– Об этом обстоятельстве я вынужден немедленно доложить маркизу, – ответил д’Отвий.
– Конечно, месье. Само собой.
Мушкетер заморгал:
– Вы не против?
Герцогиня закатила глаза. Овидайя наклонился поближе к собеседнику:
– Месье, как вы полагаете, каким образом мы узнали о том факте, что здесь в плену содержится сын герцогини?
Д’Отвий открыл рот и снова закрыл.
– То, что граф находится здесь, – продолжал Овидайя, – должно было быть одной из наиболее тщательно оберегаемых тайн Франции.
– До сих пор я тоже так полагал, – удивленно произнес д’Отвий. – Откуда же вы узнали?
– От самого великого человека!
– Вы имеете в виду… Но я не понимаю. Он здесь вот уже более четырех лет, все контакты с внешним миром запрещены. Многие полагают, что он пал в бою во Фландрии. А приказ хранить в тайне его местонахождение в конце концов отдал не кто иной, как сам его величество. Я сам тогда видел
В этот момент Луиза де Лавальер душераздирающе всхлипнула. Удивление на лице д’Отвия, если это было вообще возможно, усилилось. Отец-иезуит поспешно опустил ладонь на плечо герцогини.
– Видите, что вы наделали, – негромко произнес он. – Вы заставили бедную герцогиню вспомнить обо всем том, что довелось пережить ее сыну.
– Прошу прощения, мадам, – пролепетал д’Отвий.
Овидайя протянул Лавальер платок. Та приняла его и промокнула лицо. Шумно высморкавшись, она выпрямилась и поглядела на д’Отвия.
– Не ругайте доброго солдата, отец Гислен. Он просто выполняет свой долг. Все верно, мой сын погрешил против его величества. И за то был сурово наказан. Но знаете, месье д’Отвий, почему Людовик – настолько великий король, более великий, чем все прочие? Почему слава его затмевает всех?
– Ма… мадам?
– Потому что он всегда готов простить даже своего самого заядлого соперника. Вспомните Великого Конде!
Овидайя едва сдержал улыбку. Ловкий ход – вспомнить принца де Конде. Во время восстания Фронды он сражался против отца Людовика XIV. Любой другой монарх немедленно казнил бы за это, а «король-солнце» помиловал кузена и сделал своим старшим гофмейстером. Часто он просил принца прислуживать ему за обедом. А уж если король простил предводителя восстания, то должен же когда-нибудь простить и своего непослушного сына!
– Вы… вы хотите сказать, что его величество графа… он его помилует?
– Я не смею трактовать желания и мысли его величества, – отозвалась герцогиня. – Однако же, по крайней мере, он разрешил мне увидеть моего Луи.
– Что ж, это… я очень рад за вас, мадам, равно как и за его светлость, графа. Однако боюсь, что до сих пор ничего о том не слыхал.
– Вы узнаете об этом сейчас, – нетерпеливо произнес Овидайя. – Вот письмо.
Он достал сложенный в несколько раз пергамент и протянул д’Отвию. Мушкетер какое-то время разглядывал печать с короной и ангелами, державшими
