отправили в изгнание. После отъезда оно уменьшилось, полагаю, еще больше. Если хотите сохранить свою свободу, бегите в Ниццу.
Да пребудет с вами Господь.
Ваш друг
Часть IV
Мало что может остановить человека, способного справиться с сами собой.
Войдя в кофейню, он почувствовал на себе взгляды дюжины пар глаз. Опираясь на прогулочную трость и слегка приволакивая правую ногу, он пересек комнату, сопровождаемый любопытными взглядами посетителей. Гатьен де Полиньяк не обращал на них внимания. Вместо этого он отыскал спокойное местечко у камина и опустился в стоявшее рядом кресло. И только он начал читать новейший выпуск «Газетт де Франс», как к его столу подошел невысокий мужчина с густой черной щетиной и в белоснежном переднике. Мушкетер опустил газету и поднял голову.
– Месье де Кольтелли.
Хозяин кафе «Прокопио» слегка поклонился.
– Капитан де Полиньяк. Рад видеть вас спустя столь долгое время, – произнес он по-французски, однако отрывисто, что выдавало его итальянское происхождение. – Что прикажете подать, месье?
– Чашку кофе. И шерри.
– С удовольствием, капитан.
Полиньяк заметил, что Прокопио деи Кольтелли колеблется.
– Ну, спрашивайте же, – произнес он.
– Капитан?
– Я хожу с палкой, а это лицо напугало бы даже мою матушку, будь она еще жива.
И это не было преувеличением. Лицо мушкетера изуродовали шрамы, правое веко слегка обвисло. Левое ухо напоминало вареное соцветие цветной капусты. Кроме того, он лишился значительной части своей роскошной шевелюры. Однако, к счастью, последнего Кольтелли не видел благодаря парику, который Полиньяк теперь носил постоянно.
Хозяин кофейни начал переминаться с ноги на ногу.
– Я не осмеливался спросить. Вы были под Мангеймом, капитан?
Этот вопрос напрашивался сам собой. Несколько недель назад дофин и маршал Дюфор с несколькими десятками тысяч солдат перешли Рейн, чтобы заявить о своих притязаниях на наследство супруги монсеньора, Элизабет-Шарлотты. Поскольку немцы не признавали этого права, король приказал занять Гейдельберг, Мангейм, Шпейер, а также несколько других городов и сравнять их с землей. Мушкетеры тоже участвовали в этом походе. Впрочем, в это время Полиньяк все еще лежал в госпитале во Фландрии, наспех залатанный и даже не способный сесть на коня, не говоря уже о том, чтобы сломя голову скакать в Париж. Фельдшеры сказали: то, что он остался жив после выстрела из мушкетона, – настоящее чудо. Нашедшие Полиньяка крестьяне чуть было не закопали его, поскольку не предполагали, что в этом безжизненном теле еще теплится жизнь.
Так что, в принципе, случилось сразу три чуда: он пережил залп из мушкетона. Его нашли в глуши, да еще вовремя. А потом его несколько недель кряду лечили фельдшеры и он не помер от их лечения. Полиньяк восстал из мертвых, и не потому, что был исполнен раскаяния, а потому (и в этом мушкетер был твердо уверен), что Господь хотел, чтобы он покончил с этим английским еретиком. Вспомнив о Челоне, он впился пальцами в край стола. Провел рукой по карману камзола, нащупал лежавшие в нем четки и, обращаясь к хозяину кофейни, негромко ответил:
– Нет. Под Кобленцем.
Кольтелли поклонился:
– Восторгаюсь вашим мужеством. Разумеется, кофе за счет заведения.
После этого сицилиец оставил его в покое. Полиньяк немного полистал «Газетт», прочел в ней отчет о большом флоте, на котором Вильгельм Оранский отправился из Гааги в Англию, намереваясь свергнуть с престола Якова II.
Кольтелли вернулся к нему, неся кофе и щедро наполненный хрустальный бокал. Мушкетер сделал большой глоток шерри и поглядел в окно на дождь. Если Вильгельм III пытается свергнуть с престола первого короля-католика, появившегося там за много поколений, его просто необходимо остановить. Вопрос заключался лишь в том, каким образом. Как солдат он спрашивал себя, не откусил ли Людовик Великий на этот раз больше, чем способен проглотить. Сорок тысяч королевских солдат находятся в Пфальце. Чтобы победить голландцев, нужно по меньшей мере вдвое больше. А потом, есть еще Габсбурги, австрийские и испанские. Полиньяк сидел, глубоко погрузившись в размышления, и поэтому заметил вновь прибывшего только тогда, когда тот постучал по столу костяшками пальцев.
Мужчина был примерно одного с ним возраста и одет в неприметный простой костюм, который можно было бы даже назвать потрепанным. Лицо его было необычайно бледным даже для дворянина. Полиньяк поспешно поднялся:
– Мое почтение, месье Россиньоль.
