Письма к Олафу Броку. 1916–1923

Дорогой,

Все это время был страшно огорчен тем, что не удавалось благодарить дорогую Нину Ивановну, Вас и милых Ваших детей за всю ласку и любовь, которыми Вы «согрели» меня. Три года точно чудом спали с плеч моих, и приснилось мне, что мы все еще живем в 1916 году. Но здесь меня затормошило одно дело за другим. В особенности много хлопот мне причиняла, – прямо осатаневшая мне – не менее друзей большевиков – Финляндия. Наши соотечественники там – это один сплошной кошмар с их псевдо патриотизмом, сочетающимся с весьма реальным, практическим пониманием своих выгод. Скверное дело – политика!

За телеграмму о Нансене[251] также большое спасибо. Надеюсь, что он поставит те условия, о которых мы упоминали Стангу[252]. Т. е. – амнистию инакомыслящих, право беспрепятственного движения в оба направления через границу для всех и полную свободу печати. Возможно, что перемирие на ближайших фронтах позволит большевикам перебросить все свое войско против Колчака[253] и против Архангельска… И тогда… Да не будет.

Тщетно ожидаю извещения о том, сколько дерев уместится у Вас и какие Вы желаете сорта? Прошу срочного ответа, дабы не упустить сезона посадки.

Хлопочу наладить помощь Шахматову[254]. Надеюсь, что удастся не только посылать ему деньги, но и подкармливать их. Сообщу, как только бог поможет что-либо устроить.

Можете ли Вы позвонить Генералу, чтобы он зашел за прилагаемым письмом? Простите за беспокойство, но я не знаю точного адреса Хольм[сена][255], а письмо должно попасть в его руки.

Уже две недели как я покинул Вас, а радужное настроение все еще держится…

Целую ручки дорогой Нины Ивановны, Вас и детей обнимаю.

Всем сердцем Ваш Гулькевич

45 13 IV 1919 Стокгольм

Дорогой Друг,

Податель сего Присяжный Поверенный и сотрудник юридических научных журналов Яков Григорьевич Фрумкин[256] был направлен ко мне редактором «Речи», добрым моим знакомым Иосифом Владимировичем Гессеном[257]. Очень прошу Вас и дорогую Нину Ивановну принять Якова Григорьевича под Ваше дружеское покровительство.

Обнимаю Вас

Ваш Гулькевич

46 16 IV 1919 Стокгольм

Дорогой Профессор,

Будьте ангелом. Вызовите Генерала Хольмсена[258] к телефону и передайте ему, пожалуйста, прилагаемый чек на фильмовое предприятие. Пишу ему отдельно. Очень извиняюсь за хлопоты, причиняемые Вам, и нежно обнимаю всех.

Ваш Гулькевич

47 30 IV 1919 Стокгольм

Дорогой Друг,

Спасибо за копию с ответа Стангу[259]. Поздравляю с влиянием, которое оно на него, видимо, возымело. Мне говорили, что в Aftenposten была недавно статья Вашего большевика, которая обличала в нем некоторый переворот в мировоззрении. Правда ли это?

Опечалило меня известие о Вашей простуде. Надеюсь, живительный воздух в Nykirke излечил Вас.

Еду Шахматову устроил. Но из-за соображений «нейтралитета» я обязался словом, что никто об этом не должен знать. Следовательно, храните радостное для Вас известие в глубокой тайне. Подкармливать его будут одновременно с членами и служащими, оставшимися в Шведской Миссии в Петрограде.

Относительно планов Нансена[260] я впадаю в полное уныние. В [неразб. название издания – ред.] 19 сего месяца читал его письмо «Big Four»[261]. Достойно и для нас приемлемо. Но глупый, обличающий полное политическое невежество ответ! К счастью, и тут события пойдут своим путем. Пока будут приготавливаться, спорить, толковать, думаю, большевики сами покинут столицу. Это еще не будет полной победы – без Москвы на таковую нельзя рассчитывать. Но я надеюсь, что проведенный удар будет так велик, что Москва потянется за Петроградом. А падение Петрограда ожидаю в ближайшие 4–6 недель… Тут является новая просьба. Не думаете ли Вы, что при помощи щедрого… [неразб. имя – ред.] можно было бы снарядить санитарный