Популярность таких авторов среди «новых правых» и вызывала подозрения в том, что все это движение – наследник, пусть и отдаленный, межвоенного фашизма, припадавшего к тому же источнику. К тому же не все современные «новые правые» оказались столь разборчивы, как Бенуа, многие из тех, с кем Дугин также общался, преподносили ему практически неразбавленную версию фашизма, расизма и милитаризма. Среди этих радикальных мыслителей был Робер Стойкерс, глава бельгийской организации «новых правых», издатель журнала
В ту пору русских в Западной Европе почти не было, и советских граждан легко было узнать по одежде… Услышав, как русские супруги говорят с обычным прелестным русским акцентом, я сразу сообразил, что мужчина перед прилавком и есть сам Дугин. Он мне уже пару раз писал… я довольно много о нем знал. Я подошел к нему и спросил: «Полагаю, вы – Александр Дугин?» Он явно испугался, словно принял меня за полицейского в штатском[312].
Журнал Стойкерса
Еще один радикал, которого обхаживал Дугин, – Жан-Франсуа Тириар, эксцентричный бельгийский оптик, пропагандировавший национал-большевизм и европейскую империю от Владивостока до Дублина. Он видел в СССР «преемника» Третьего рейха – в том смысле, что это континентальная держава в окружении морских держав[313]. Клаудио Мутти, ученик Эволы, который был связан с итальянскими правыми террористическими группировками, опубликовал манифест Дугина «Русский континент». Встречался Дугин и с Ивом Лакостом, издателем геополитического журнала
Немецкая политическая философия межвоенного периода явственно отзывалась в России на исходе холодной войны, в пору, которую неслучайно прозвали российской «Веймарской эпохой»: континентальная держава, оскудевшая после поражения, лишившаяся в международной системе положения, соответствующего ее амбициям. Милитаристские геополитические теории подчеркивали изолированное («центральное») положение России и Германии в кругу врагов и в особенности опирались на идею, что Россия воскреснет из пепла холодной войны, как Германия – после Версальского унижения.
Та предложенная Дугиным версия евразийства, которая со временем проникнет в Кремль, на самом деле больше обязана крайне правым теориям многонациональных империй, геополитики и коммунитарианизма, чем творчеству первых русских евразийцев, тем более что его Дугин, по-видимому, усвоил намного позже[314]. Позднейшие теории геополитики, снискавшие Дугину славу, восходят к Карлу Шмитту и Карлу Хаусхоферу, на них обоих Дугин начинает ссылаться после первой поездки в Европу. Де Бенуа охотно признает, что познакомил Дугина со Шмиттом (но не с Хаусхофером).
Шмитт, блестящий философ права, работал в Третьем рейхе с 1933 по 1936 год. Его труды по вопросам законного суверенитета и политической философии коллеги и поныне считают основополагающими. В 1945 году его до конца жизни отстранили от преподавания, поскольку он составил юридическое оправдание диктатуры Гитлера. По мнению Шмитта, система законов не может действовать эффективно без параллельного и парадоксального элемента внешней силы, которая поддерживает цельность этой системы. Иными словами, никакая система не может существовать без гаранта, суверена, находящегося вне самой системы и принимающего решения, когда законы перестают действовать. Среди его послевоенных работ – монументальный «Номос Земли», опровергающий либеральные представления об универсальности прав и моральных ценностей. В нем утверждается, что источником любого юридического порядка служат не универсальные принципы, а местные понятия о разделе земли – «захват земель, основание городов и основание колоний», – которые превращаются в формирующий фактор, придающий каждому государству его индивидуальный характер. Таким образом, «закон страны» следует понимать совершенно буквально, именно как закон этой страны, уникальный для каждой культуры, придающий уникальный местный характер политическому порядку данного государства без всякой надобности сверяться с иностранными юридическими системами или отвечать перед универсальными понятиями. Еще одним несомненным источником вдохновения для Дугина стала книга Шмитта «Земля и море», где обсуждается фундаментальный антагонизм морских и континентальных цивилизаций. Этому фактору Шмитт приписывал даже конфликт между католиками и протестантами. Хотя Шмитт рассматривал в качестве континентальной державы Германию, эта концепция легко переносилась на «континентальную» Россию по окончании холодной войны.
Дугин меж тем увлекся Хаусхофером. Пожалуй, этот автор произвел на него самое сильное впечатление. Влияние Хаусхофера проистекало в основном из дружбы с личным секретарем Гитлера Рудольфом Гессом, хотя сам он в нацистской партии никогда не состоял, а историки до сих пор спорят о том, насколько велико было его влияние. Тем не менее его стратегические рекомендации воплотились, пусть на краткий срок, в 1939 году в пакте Молотова – Риббентропа, который Хаусхофер приветствовал как удар по «стратегии анаконды», осуществляемой «западной еврейской плутократией». «Евразийскую политику» Гитлера он восхвалял в книге
Характерный жаргон геополитики, такие термины, как «Осевой ареал», «Внутренний полумесяц», «Большое пространство», «Атлантизм», появляются в работах Дугина только после европейской командировки. В более позднем своем бестселлере «Основы геополитики» Дугин благодарит «новых правых» и в особенности де Бенуа, которые в первую очередь помогли ему разобраться в этой теме. «Одной из немногих европейских геополитических школ, сохранивших непрерывную связь с идеями довоенных немецких геополитиков-континенталистов, являются
