прилавков доносились разнообразные щекочущие нос запахи. Приторно пахли пряности: корица, мускат, тмин, гвоздика. От дымящихся жаровен тянуло ароматным бараньим мясом. Торговцы зазывали покупателей, громко распевая нескладные песни о качестве своих товаров. Разноцветными пятнами поблескивали в солнечных лучах овощи и фрукты, собиравшие вокруг себя бронзово-зеленых мух и полосатых пчел. Все манило, звало и красовалось перед людьми, желая быть проданным.
От всего этого у мальчика перехватило дух. Он снова вспомнил отца, еще совсем недавно торговавшего на этом рынке. Теперь его место было занято каким-то торговцем, живописно разложившим фрукты на прилавке.
Неожиданно из толпы, разрезав шум базара, раздался истошный вопль:
– Спасайтесь, у него бомба!
Однообразно пульсирующий, как сердце, шум базара стал громче и учащеннее, словно уколотый этим криком. Люди оживились, заторопились. Толпа, зажатая в узком проулке, металась из стороны в сторону, торговцы спешно сворачивали лотки, убирали навесы, упаковывали товары в сумки. Люди, побросав покупки и сбивая с ног стоящих впереди, пытались протиснуться к узкому выходу.
Бешено бившаяся, как агонизирующее сердце, людская толпа кричала:
– Это он!
– Где? Я не вижу.
– Он здесь!
– Бегите! Скорей!!!
Мальчик мертвой хваткой вцепился в мамину руку. Вдруг толпа вокруг них расступилась, и малыш увидел парня лет шестнадцати, не по погоде одетого в теплую светло-коричневую куртку. Он медленно приближался, безразлично глядя вокруг тусклыми грустно-серыми глазами. Парень сжимал в руках кончики тонких, блестящих красноватой медью проводков.
Мама повернулась лицом к сыну и, повалившись вниз, накрыла его своим телом, прижав ребенка к пыльному асфальту, разогретому солнцем и людскими ногами. Упав, она нежно накрыла рукой голову ребенка, спасая тело сына от безжалостных осколков смертоносной бомбы, которой вот-вот предстояло взорваться.
В следующую секунду руки, преодолев расстояние в несколько миллиметров, соединили концы проводов.
Раздался взрыв. Страшный, оглушающий…
Полтора килограмма мощной взрывчатки, прикрепленные к телу подростка, не оставили от него ничего. Сотни болтов и гаек, которыми была начинена бомба, полетели в разные стороны, без разбора убивая всех вокруг.
Взрывная волна, моментально распространившись по узкой улице, сбивала раненых людей с ног, валила торговые лотки, разрывала ушные перепонки. Установилась полная тишина, оглушенные взрывом не слышали собственных стонов. Сердце рынка остановилось.
Но малыш не видел и не слышал всего этого. Когда мама накрыла его своим мягким теплым телом, он оказался в полной тишине и спокойствии. Он, прижатый матерью, слышал, как в груди беспокойно бьется ее большое доброе сердце.
А потом стало тихо. Совсем тихо. Даже мамино сердце не стучало, как прежде. Время словно остановилось. Мальчик пролежал, не шевелясь, несколько минут, показавшихся ему вечностью. Потом он, усердно задвигав ножками, выполз из-под ставшего тяжелым и холодным родного маминого тела.
Мальчик сделал вдох, в нос ударил приторно-противный незнакомый запах горелой кожи. Он посмотрел на то место, где еще секунду назад стоял парнишка в куртке. Теперь там дымилась неглубокая черная воронка, куски асфальта были вывернуты из земли и перевернуты набок, валялись окровавленные лоскуты коричневой ткани.
Вся улица, опаленная взрывом, сделалась мрачно-коричневой, казалось, что даже солнце стало слабее светить на небе. Всюду валялись разбросанные взрывной волной товары, по улочке катились изрешеченные осколками фрукты, развевались на ветру разорванные в клочья ковры ручной работы. Весь асфальт был равномерно усеян мелкими блестящими осколками стекла. Безжалостный ветер, словно играя, гонял по улице обгорелые денежные купюры, ставшие теперь никому не нужными.
Отовсюду доносились душераздирающие крики и стоны раненых. По земле беспорядочно метались, силясь подняться, обгорелые изувеченные люди. Многие, потеряв чувствительность от боли, не ощущали ранений. Мимо малыша, судорожно смеясь, прошел мужчина, которому взрывом оторвало руку по локоть. Он весь был черный, с опаленными волосами, израненным лицом и выбитым глазом, с обвисшего рукава его красно-коричневой рубашки капала алая кровь, но мужчина бодро шел, не чувствуя боли.
Кто-то рыдал, проклиная судьбу. Ослепленные и сбитые с толку люди бесцельно бродили по узкой улочке, сталкивались друг с другом, падали, вставали на ноги и снова падали, громко всхлипывая. Пыль и песок, смешавшись с человеческой кровью, превратились в скользкую красно-коричневую грязь. То тут, то там на земле лежали перепачканные этой грязью тела убитых, застывшие в неестественных, нечеловеческих позах. Многие из них были столь изувечены, что трудно было опознать в них тех людей, которые еще минуту назад были живы и ходили рядом с мальчиком.
Неожиданно противно завизжали сирены карет скорой помощи. Белые машины с красными полосами, скрипнув тормозами, остановились у входа в базар. Из них выбежали врачи и санитары. Они, неуклюже волоча старенькие носилки, со всех ног бросились туда, где недавно кипела жизнь и шла бойкая
