что служишь ты не нашему богу, а двуликому Янусу, а может даже богу Искариоту. Что — то задница у тебя подозрительная, на русскую совсем не похожа. — Православные в пасху едят пышные и большие куличи, — продолжал он, — а ты, наверное, тонкую мацу хавал, поэтому и духовка у тебя узкая.
— Где ты видал, чтобы евреи трудились в колхозе и носили фамилию Макаров? — не поняв юмора, спросил Макар, — они большей частью работают ювелирами и завмагами. Они даже в селах не живут, им комфорт и уют нужен. Наши деревенские пенаты не для них.
— Это ты правильно заметил, что у нас они сельским хозяйством не занимаются, но в Израиле у них сельское хозяйство хорошо развито. И если бы они жили и работали в наших колхозах, то они захудалые деревни бы преобразовали в шоколадные края. Себя бы кормили, и народ голодным не оставили, — рассуждал Беда.
— А на нашей улице жил старый еврей. Он работал слесарем в «Металлоремонте», — ввязался в разговор, сидевший около скамейки на большой сумке Козуляй, — этот еврей воевал, и награды имел. Нам мальчишкам всегда самокаты и велосипеды бесплатно чинил.
Лежавший на скамейке, мрачный мужчина с небольшим сидором, пристроенным у него под головой, неожиданно возразил Козуляю, который сидел рядом с ним:
— Хватит врать, все евреи в войну имели белые билеты, занимались научными концепциями или интендантами служили в тылу. А твой знакомый, значит, был не еврей, или ты просто болтаешь.
— Ты что в архивах министерства обороны что — ли работал или штабистом был? — вступился за Козуляя Беда.
— Нигде, я не работал, но весь мир знает, что евреи оккупировали в войну все тёплые места и наживались, как могли.
— А ты знаешь, земляк, у моего деда имеется справочник героев Советского Союза, там написано, что евреев — героев насчитывается больше ста человек, а есть и такие, которые награждены дважды. А сколько замечательных хирургов было, которые спасли не одному миллиону жизней наших солдат. Так что, мужичёк, ты со своими могильными познаниями не лезь, если истории не знаешь, — посоветовал ему Беда.
— Всё, я знаю дядя. Ты, наверное, сам еврей вот их и защищаешь, — неожиданно для всей камеры выдал свою версию мрачный мужик.
После сказанных им слов в отстойнике наступила тишина. Было понятно, что этот мужик, за два дня находясь в камере, не проявлял интереса к сидельцам, так как в основном большую часть времени спал и вставал, только с кровати, принять лекарство и сходить в туалет. И Беда был им не замечен и о нём он не наслышан, считая, что самые блатные в многочисленной камере Кузя и Дуда.
Все кто хорошо знали Беду, думали, что отстойник сию минуту оросится кровью. Козуляй неуклюже повернулся на полу и мужик, как мешок свалился на бетонный пол, потянув за собой сидор, который был, перекинут у него через голову.
Сидор помог ему не разбить голову, так как он смягчил приземление именно в этой части тела. К нему подбежал Коля Салат, с кем Беда вместе был тоже в колонии и занёс руку для удара.
— Не надо, — опередил его Беда, — он меня ничем не оскорбил.
Мужик, корчась от боли, тихо стонал.
— Ребята, я же только после операции, мне желчный пузырь вырезали. У меня шов и так не заживает, — взмолился мужичок.
— Что ты нам фуфло толкаешь, — прикрикнул на него Салат, — ты знаешь, кому оскорблюхи посылаешь куклиш борзой. Не будь у тебя желчного пузыря, ты бы, не говорил таких вещей. Знать у тебя их два было.
— Клянусь ребята, я никого не хотел обидеть, я просто свою точку зрения отстаивал, а если в чём — то виноват, прошу извинить меня? — жалостливым голосом сказал он.
Беда подошёл к нему и согнулся над его телом.
Мужик, ещё не веря, что опасность миновала, одной рукой загораживал зону живота.
— Тебя как зовут земляк? — протянул свою руку Беда, что — бы помочь ему встать с бетонного пола. — Вставай, а то ещё простудишься.
— Африкан я, — немного успокоившись, ответил мужик и вложил свою руку в руку Беды.
Беда, осторожно помог ему подняться с пола, согнав с лавки двух зэков, которые после падения заняли его место.
— Как Африкан? — изумился Беда, — может и фамилия у тебя Петрийский?
— Нет, Артюхин моя фамилия. Я технолог по коже, за неё и сижу.
— За что ты сидишь, я тебя не спрашиваю. Хочу тебе сказать Африкан, что ты отстаивал свою точку зрения, а я отстаивал историю, которую ты плохо знаешь. А что касаемо национальностей, для меня все одинаковы; — русский, пигмей или еврей. Меня учили человека ценить не по национальности, а по поступкам.
— Согласен я с тобой, — потирая ушибленное бедро, ответил Африкан.
Беда присел рядом с ним на край скамейки.
— Больно ударился? — спросил он.
— Прилично, — ответил тот.
— Слушай Африкан, а что тебе такое мученическоё имя родители дали, или в церкви так нарекли? — поинтересовался у него Беда.
