— Тысяча — это большие бабки, но против лагерных законов я не могу пойти, сам знаешь. Быть весь срок чистым, а к концу вымараться. Единственное, что я могу сделать для тебя сейчас, то дать временную отсрочку пацанам до отбоя, но ты за это время должен слинять из камеры. Проси любую кладовку на своё содержание. Пока в камере имеется объект для разрядки. Ты сиди тихо, не давай обращать на себя внимания, но не переставай делать попыток уйти отсюда сегодня, а что может здесь возникнуть позже, одному богу известно.
Постарайся сам корректно себя вести. А с деньгами повремени пока, если всё обойдётся, отдашь их моим ребятам. Им они нужней будут.
…Милый и Кузя, зайдя в камеру, обрадовались, что сидеть им придётся в одной камере с Бедой. Заплетающими языками рассказали, что сантехники упоили половину объекта, а попались только двенадцать человек по цинку Мирзы. Увидав на параше Одессита, Кузя спросил у Монаха:
— А это, что за чудо на троне сидит?
— А это пассажир с Одессы с приблатнённым сленгом и подмоченной репутацией. Пытался нам прогнать, что он из лесного блатного мира. Пока не раскололи его до самого пупка. Оказался он доблестным воином секции внутреннего порядка. На парашу сам добровольно взгромоздился.
— А это его не спасёт, — сказал Кузя.
Гнутый предчувствуя, что может начаться камерный концерт с участием представителя Одессы, забился в угол и присел на корточки. Он быстро протрезвел и начал умоляюще кидать взгляды на скамейку, где сидел Беда. Сергей на него не смотрел, но взгляд Гнутого на себе чувствовал. Валя Гнутый искал в нём своего спасителя.
— Сейчас будем тебя запрягать, — сказал Кузя до смерти напуганному Одесситу, — выходи на арену, — показал он ему на центр камеры.
Предвкушая весёлый вечер этого дня, камера оживилась и потирала руки. Это считалось в порядке вещей сжить из камеры козла.
Одессит вышел, и его Монах усадил на пол, затем к его спине посадил Валю Гнутого.
— Так начинается игра в доброго соседа, — объявил Монах.
— Гнутый, — сказал Кузя, — ты должен этого чмошника огулять своим башмаком по голове.
— Я этого не буду делать, — отказался протрезвевший Гнутый.
— Не будешь ты, будет он, — режиссировал Кузя.
— Давай, начинай золотой, — сказал он Одесситу.
Тот долго думать не стал, сняв с себя тяжёлый тапочек, изо всей силы врезал по голове Гнутому. Удар был внушительный, после которого Валя Гнутый схватился за голову, и, рухнув на бетонный пол, тихо застонал.
Беда, не ожидая такой жестокости от Одессита, подошёл к нему, взял того за плечо и сквозь зубы зло процедил:
— Ты что же звериная рожа делаешь? Он отказался тебя бить, а ты его за это своим сапогом приголубил.
— А мне приказали, я и ударил, — оправдывался тот.
— Кто тебе приказал? Ты что не догадался ещё, кто здесь заправляет?
— Валя, вставай? — помог подняться Гнутому Беда. — Отоварь его три раза по шарабану от всей души, чтобы дурацких приказов не выполнял.
Гнутый снял с себя башмак и тихонько, словно не ударил, а положил на голову башмак.
— Бей сильней? — заорал на него Беда. — Не видишь, эта тварь тебя не жалеет? — Второй раз он тебе все мозги вышибет.
Гнутый раздумывать не стал, врезал прилично три раза по голове Одессита, уложив того на пол.
— Так, кончайте его трогать, — показал он в сторону Гнутого. — Он нам здоровым нужен, — заявил всей камере Беда, — пускай штрек ковыряет в полу, а то у пацанов уже пальцы не сгибаются.
— Вот это дельное предложение, — одобрил слова Беды Монах.
…Растроганный Гнутый с благодарностью посмотрел в глаза Беды. Монах дал ему два гвоздя и ознакомил его с предстоящей работой. А с Одесситом концерт продолжался, который для него ежеминутно становился сущим адом. Ему сказали, чтобы он вызвал Морковку и попросился в другую камеру, зная наперёд, что в изоляторе всего две камеры и Морковка откажет ему в такой прихоти. После чего он должен оскалившись облаять Морковку, как хороший сторожевой пёс, несколько раз. Когда открылась дверь, и показалась кислое лицо Морковки, Одессит подошёл к решётчатой первой двери и, вцепившись руками за арматурные ячейки, командирским голосом сказал:
— Я требую содержать меня в человеческих условиях?
— Предоставьте мне нормальную камеру, желательно одноместную и с унитазом?
— А люкс тебе не надо, — ответил ему Морковка, — поднимайся в зону и все проблемы свои решишь.
Тогда Одессит резко упал на колени перед ним.
ДПНК думал, он на коленях умолять его будет, но тот, приняв собачью стойку, оскалился и громко начал лаять на Морковку, загребая одной ногой по бетонному полу.
Морковка, видя такое дело, вначале опешил, затем засмеялся и убежал с изолятора.
Когда Хохол проводил Морковку, он подошёл к камере посмотрел на Одессита.
— Быстро вы его надрессировали, — покачивая головой, сказал он. — Ты мужик, наверное, сумасшедший, — бросил он сквозь дверь Одесситу. —
