Бежать отсюда надо было, а не брехать на моего командира. Теперь дежурный больше не появится здесь до утра. Будешь на Паране сидеть всю ночь и исполнять псиные вальсы или трели кочета.
— Кукареку, Кукареку, Кукареку, — прокукарекал Одессит звонкоголосо в лицо Хохлу.
— В суп захотел? Ну, кукарекай тогда! — и контролёр закрыл наглухо вторую дверь.
…В камере было весело, каждый подходил к одесситу и изощрялся в своих выдумках, которые порой были далеко не шутливые.
Беда сидел ничего, не говоря, зная, что представление по укрощению непутёвого делают для него. С одной стороны смешно было смотреть на такое представление, но и неприятно, как унижали Одессита. Он понимал, что закон есть закон и нарушать его нельзя. Тем более, зачастую в изолятор попадались такие ярые стукачи, наподобие Уксуса и отомстить за их злодеяния камера штрафного изолятора, являлась идеальным местом. Они получали в изоляторе то, что заслужили и, выйдя из него, вели себя пристойно во всех отношениях, не помышляя заниматься своей позорной деятельностью. Понимая, что в изолятор дорога никому не закрыта.
— Пацаны, скоро отбой, — сказал Беда, — пускай он с гвоздём поработает, и вы чуточку передохните, а то насмеётесь, спать ночь не будете.
На ночь занесли в камеру топчаны. Все улеглись спать, но сна, ни у кого не было. Каждый периодически вставал и проверял работу Гнутого и Одессита.
— Если к утру у Козуляя рука не пролезет в эту дыру, то завтра ваши головы будут окунуты в параши, — говорили им штрафники.
Утром в пять тридцать, сквозь сон Беда слышал, как убирают топчаны, и как Кузя говорил Хохлу:
— Пускай Беда поспит, пару часов до сдачи твоей смены, а потом уберём топчан.
Сквозь сон он слышал, что из дыры извлекли сигареты и чай. После такой новости он открыл глаза и хотел встать, но Кузя придержал его рукой:
— Не вставай? Наш Одессит оказывается, таксистом был на воле. Чтобы квалификацию не потерял, пускай немного поработает.
…И тут его топчан неожиданно приподнялся ввысь. Гнутый и Одессит понесли Беду, как индийского магараджу к параше.
Поставили топчан на пол. Гнутый снял крышку с параши, а Одессит с раболепием спросил:
— Ваше превосходительство, изъявите желание пописать?
Беда, спросонья улыбаясь такой выдумке сокамерников, подошёл к параше и начал оправляться.
Эти двое носильщиков, всю процедуру оправки отдавали честь параше, сопровождая голосовыми стимуляторами, вызывающие естественные позывы, пись, пись, пись.
С самого утра камера наполнилась смехом. Оправившись, Беда оттолкнул от параши двух её «рабов» и сел на скамейку:
— Сегодня Хохла меняет Муркеша, — сказал он. — Дыру опять будет бетонировать. Надо сигареты курковать в другое место или через отверстие около трубы переправить в соседнюю камеру.
…И действительно зайдя в камеру, первым делом Муркеша обратил на вновь образовавшее в полу отверстие.
— Я сегодня туда два ведра бетона намешаю со стеклом и забью её на вовсе, что вам в жизнь её не раздолбить. Я вам покажу, как мой балабас жрать, и в чемодан мой коллективно срать, — угрожающе сказал он.
По всему изолятору прокатился оживлённый смех. Монах подтолкнул Одессита на Муркешу.
— Фас его, взять Джульбарс шайтана неверного?
— Гав, гав, гав, — прямо в лицо облаял Одессит Муркешу.
Тот изумлённо посмотрел на него, затем глупо заулыбался и стремглав выбежал из камеры.
…Время наступило развода, у вахты стояли бригады, дожидаясь своих машин, которые доставляли заключённых на объекты. Одессита загнали на окно, которое выходило на ворота вахты, и заставили в форточку кричать. Он прокашлялся, прочистив голос, и заорал:
— Я петух с обшибленными перьями Русаков из Одессы, кукареку, я трахаться хочу. Кукареку, у у у у!
Эту фразу он прокричал несколько раз, от чего у ворот вахты раздалось громкое веселье, а у дверей камеры появился ДПНК Карандаш, сменивший Морковку. Следом за ним пришёл начальник первого отряда.
Карандаш улыбался неестественно и был больше похож на помешанного человека, который неожиданно потерял разум.
Начальник отряда был серьёзен и молчалив.
Одессит сидел на окне, свесив ноги, и смотрел на них уже не с одним фонарём под глазом, а двумя.
— Это ты секса хочешь? — спросил Карандаш.
— Гав, Гав.
— Но, но, погавкай у меня, — погрозил ему пальцем Карандаш и ушёл проводить развод.
— Беда, подойди сюда, — позвал начальник отряда Сергея.
— Прекращай. Ты понимаешь, что камеру в вертеп превратил. Это чревато. Уйди домой красиво с чистой душой.
— Гражданин начальник, я не при делах. Я сижу на скамейке и никуда не лезу. Мне безразлично, что в камере творится. Я просто отдыхаю, — громко сказал Беда, чтобы слышала вся камера.
