акционеров. Хлопнули Веньку, как муху. Прямо в офисе. А ты меня сразу признал. Вот не думал и не мыслил, что ты в законники осмелишься пролезть. Ведь за такие дела и на нож попасть можно. Уж ты-то должен знать, чем такое кончается. Ну ладно бы малолеткам уши тер, а то ведь мужикам, которые не по разу в тех местах сиживали. И как они тебя до сих пор не раскусили-то?
— Значит, ты и есть Жукин?… — с трудом произнес Пахан.
— Он. А ты небось не думал, что мы увидимся. Видишь, жизни угодно, чтоб мы с тобой опять встретились. Живешь ты, конечно, неплохо, — осмотрев комнату, кивнул Баптист. — Все как у новых русских. Евроремонт сделал, все путем. Но промашку ты дал, Гошка. Ввязался в большой бизнес. На тебя ведь Венька вышел благодаря мне. И из столицы в эти края о тебе ксива пришла — Пахан воровской масти, во Владимире короновали. Сейчас это просто делается: десять штук зелени, и все, ты в законе. Конечно, на зону попадешь — сразу раком поставят. А может, учитывая возраст, и просто глотку перережут. Есть еще настоящие воры в законе, они блюдут честь воровскую и живут по понятиям. Да не все так у тебя и худо, мужики под тобой, правда, роптать начали. Но скорее всего при мне гонор свой показывать стали. Я им пообещал разговор интересный, так враз уезжать не захотели. А тут этот мент объявился. Какого лешего ему понадобилось? Уж не пашешь ли ты на ВЧК здешнюю?
— Ты думай, о чем базаришь! — с угрозой проговорил Пахан. — Про это никто вякнуть не может, с любого спрошу!
— Жива в тебе еще удаль молодецкая! — засмеялся Баптист. — Но теперь давай серьезно гутарить. Бумажки, которые убиенный Слава Лапин своему братцу отослал, надобно найти. И не потому, что, если они к ментам попадут, всем мало не покажется, а для того, это главное, чтоб московских за горло взять. И тогда во главе всего окажемся мы. Я тебя подставлять не буду, ежели ты, конечно, мне подлянку не подстроишь или замочить не попытаешься, с тебя станется. Но вот кадрами ты зазря раскидываешься. Худой сейчас очень даже нужен, а ты его чуть ли не врагом объявил. Зря. Но уж сделанного не воротишь. В общем, вот что, Гоша, кто-то нам войну объявил. И бьет по выбору. Поварова хлопнули, Илью и Веньку. И нагло бьет, гад, с предупреждением, да еще ментов вызывает.
— Чего? — не понял Пахан.
— Закрой чевокалку, — вздохнул Баптист, прошел к бару и достал бутылку коньяка. — Армянский пьешь? — усмехнулся он. — Скажи своим, чтоб баньку истопили. — Баптист сел в кресло, взял шоколадку.
— Фрукты в холодильнике, — сказал Пахан, — как ты любишь, замороженные.
— Насчет баньки распорядись. — Открутив пробку, Баптист сделал два глотка из горлышка. — А мужикам своим сегодня отбой дай. Только прежде пошли шестерок, нехай во дворе у задних ворот в кустах пошарят, там твои фраера пушки побросали. Ништяк менты не стали шмон делать, а то бы уплыл ты за хранение пушечек. Остальным скажи, чтоб завтра к вечеру подтянулись, базар очень серьезный имеется. А твои боевики пусть на стреме будут. Чего от тебя менты-то хотели?
— Привет! — кивнул Ломовик вышедшему из подъезда Худому.
Отпрянув к стене, тот сунул руку за ремень сзади.
— Не лапай пушку. Хотели бы мочкануть, уже кровью умылся бы. Просто перебазарить нужно.
— Да вроде как не о чем нам с тобой базарить, — не разжимая пальцев на рукоятке „ПМ“, сказал Худой.
— Еще как есть! Садись, — Ломовик кивнул на машину, — отъедем и почирикаем.
— Я ж говорю, — скользнув взглядом по сторонам, отозвался Худой, — интересы у нас разные, и базарить нам не о чем.
— Да не бойся ты, — усмехнулся Ломовик, — не трону.
Стиснув челюсти, Худой подошел к задней дверце джипа и сел.
Ломовик устроился рядом с водителем.
— Покатили в центр, к бару нашему.
Услышав про бар, Худой облегченно вздохнул.
— А кто он? — спросил, разливая водку, Каштан.
— Из Москвы, — отозвался нарезавший колбасу Пингвин. — Из-за него Пахан и собирал нас. А с какого хрена к нему менты вдруг сунулись? — Он посмотрел на Шустрого.
— Видать, светанулся где-то, — пожал плечами тот. — Правда, тачка ментовская одна была. Видно, что не брать приехали. А мы там волыны побросали. Вот если бы мусора шмон начали делать, хана бы Пахану.
— Да и неплохо было бы, — поставив на стол вазу с фруктами, сказал Пингвин. — Мне он, например, уже давно поперек горла, как кость рыбья, достал.
— Это точно, — согласился Каштан. — Я с братвой базарил, некоторые сомневаются, что Пахану корону надевали. Да и вообще…
— Слышь, мужики, — сказал Шустрый, — мы из-за Пахана в дело с лесом влезли. Бабки клевые маем, а вы недовольны. Кто он — это его головная боль. Нам никто ничего по этой части предъявить не может. Пахан не лезет никуда и судьбы не решает. С ним считаются. В общем, зря вы…
— Да можно все это иметь, — перебил его Каштан, — и еще прибавить. Ведь Пахан самый жирный кусок забирает. И дела какие-то у него с москвичами. Все делаем мы, а он бабки мает. Например, я буду крутиться сам на сам. И добазариваться с московскими деятелями тоже буду сам. И бабки пусть мне дают. К черту этого Пахана!..
— Интересно, почему Баптист не укатил с нами? — спросил Пингвин. — Ведь там мусора, а ему начхать. Странно…
— И насчет Пахана он что-то намеками базарил, — поддакнул Каштан. — Надо будет перетереть с ним. Если что знает про Пахана, пусть выкладывает.
— А мне, например, с Паханом в кайф дела крутить, — усмехнулся Шустрый. — Мы же ничем не занимаемся, а бабки идут.
— А сколько он себе в карман кладет? — зло спросил Пингвин. — В общак тоже не все доходит. Мне тут мужики говорили, что в общак Пахан отстегнул около двадцати кусков. А давали тридцать. Помните, наверное?
— Да как не помнить, — кивнул Каштан. — Надо предъявить это Пахану. И еще, почему мы ничего не знаем об остальном? Что за ксивы были у Тольки Лапина, кто его убил? На кой хрен Пахану понадобилось мочить Сысоя?
— Насчет Сысоя Ленчик выступал. — Шустрый кивнул на Пингвина. — Его кента Сысой прижал…
— Но Пахан хочет мочить Сысоя из-за ксив, которые были у Лапы, — напомнил Каштан. — Надо все это предъявить Пахану, и пусть ответит на каждый пункт. И еще надо найти тех, кто, в натуре, знает о его коронации. А то что-то некоторые сомневаются, и только потому, что Ломовик с Бурым здесь загуливают, рот никто не открывает. Да и не суется никуда Пахан, ни в одни разборки не влез. А ведь сколько раз к нему обращались. В общем, надо все это выяснить.
— Давно пора, — согласился Пингвин.
— Мне нужно с ним встретиться, — улыбаясь, проговорил Бурый.
— Так Тополь в город не суется, — объяснил по пояс голый тучный мужчина с татуированным телом. — Ни разу его в Вологде не видел, он города не признает, в тайге постоянно обитает. То в Кировской области, то в Архангельской, то в Коми уйдет. И крутится около границ этих областей. Тополь одиночка, и кентов у него не было и нет. Никому не верит. Его как-то раз кенты по большому счету подставили, и с тех пор Тополь близко ни с кем не сходится. А на кой он тебе-то вдруг понадобился?
— Слушай сюда, Туча, — усмехнулся Бурый, — ты чего это приблатовывать начал? Раньше молчал в тряпочку, а сейчас чирикать начал. Нехорошо.
— Ну так раньше кто я был? — Туча пожал жирными плечами. — Никто и звать никак. Туча да Туча. А сейчас предприниматель Тучин Антон Павлович, прошу любить и жаловать. Две пекарни моих, и хлебушек не чета государственному. И блаткомитет ко мне претензий не имеет. Отстегиваю прилично и на общак даю. Так что…
