— Ладно, коли так. Сиди. Может помощь от тебя увидим.
А чтобы дед не сидел без дела, поручили ему промывать каждую неделю фланель, вынимать ежедневно на 10 минут яйца и через день перевертывать их на другую сторону. Дед сопел носом, хмуро посматривал на коммунщиков и на все охотно соглашался.
— Ладно, ладно! Все исполню в точности, однако нет моей веры, чтобы без бога живая тварь появлялась на свет. Не должно быть такого.
Скажем прямо, выполнял Онуфрий порученное ему дело добросовестно. Не досыпая, по ночам, дед подкручивал керосиновые лампы, поддерживая температуру, перевертывал яйца, мыл фланель и за три недели как будто и глаз не сомкнул.
— Не испортил бы он почина-то нашего? — беспокоился Рябцов.
Но Федоров держался другого мнения:
— Этот не попортит. Этот в точности все исполнит, что нужно, потому бога испытывает он. Так сказать, на опыте проверяет: есть бог, ай нет.
Ровно через три недели началось проклевывание. Дед Онуфрий, словно очумелый, примчался в барак в три часа ночи и всех поднял на ноги истошным криком.
— Стучат! — орал Онуфрий, — стучат ить!
— Кто стучит?
— Дьяволы ваши стучатся!
Смекнув в чем дело, коммунщики быстро натянули на себя одежду и, сломя голову, кинулись в инкубаторий.
К утру проклюнулось 43 гусенка. Онуфрий растерянно смотрел на гусят, мигал в недоумении красноватыми веками, а потом осторожно посадил на негнущуюся ладонь крохотный желтый комочек, который беспокойно крутил головой и попискивал, и хрипло просипел:
— Та-а-ак!.. Керосин стало быть заместо бога…
Качая головой, Онуфрий смотрел на цыплят, не веря своим глазам:.
— Ну, и дела-а-а… Ну, и работа-а-а!
И, обращаясь ко всем, спрашивал:
— Неужто жить будут?
— Будут, дед!
— Вот те и бог! — развел руками дед и неожиданно для всех захлюпал носом. По сморщенному лицу его на сивую бороду закапали частые слезы.
Птичий дед приехал
После первого выводка гусят коммунщики решили «зарядить» аппарат сотней яиц.
— Управимся ли? — беспокоились Юся Каменный и Сережка-гармонист.
— Ничто. Справимся! — уверенно отвечал Федоров.
И тут и помощник неожиданный появился. Однажды вечером, когда в бараках начали уже укладываться спать, кто-то загремел в сенях, и хриплый голос крикнул:
— Кто тут люди живые?
Послышался сильный стук в стену.
— Откройте, господа-товарищи!
Чьи-то руки шарили по стенам, нащупывая дверь.
Никешка соскочил с койки и открыл дверь. Через порог шагнул дед Онуфрий и, сняв шапку, поклонился в пояс.
— Почтенье честной кампании, — сказал Онуфрий, разглаживая бороду.
— Садись, коли пришел. Гостем будешь.
Появление Онуфрия в такой поздний час заинтересовало всех. Было ясно одно, что пришел Онуфрий в такое время не спроста, а случилось очевидно что-то очень важное, что пригнало его сюда из деревни.
— В деревне все на месте? — не утерпел, чтобы не задать вопроса, Никешка, — дома по-старому стоят, ай крышами вниз повернулись?
Онуфрий снял с головы шапку, положил ее на колени, потом достал из кармана гребешок и, не спеша расчесав бороду, ответил:
— К вам стало быть пришел. Проситься стало быть…
Сунув гребешек в карман посконных штанов, дед приподнялся со скамьи и неожиданно отвесил всем низкий поклон:
— Примите, люди добрые, за хлеб на работу.
